ЛибКат » Книги » Детективы и триллеры » Триллер

Дэн Браун: Код да Винчи - английский и русский параллельные тексты

Здесь есть возможность читать онлайн «Дэн Браун: Код да Винчи - английский и русский параллельные тексты» — ознакомительный отрывок электронной книги совершенно бесплатно, а после прочтения отрывка купить полную версию. В некоторых случаях присутствует краткое содержание. категория: Триллер / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:

любовные романы фантастика и фэнтези приключения детективы и триллеры эротика документальные научные юмористические анекдоты о бизнесе проза детские сказки о религиии новинки православные старинные про компьютеры программирование на английском домоводство поэзия

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Название:
Код да Винчи - английский и русский параллельные тексты
Автор:
Дэн Браун
Жанр:
Триллер / на русском языке
Язык:
Русский
Рейтинг книги:
4 / 5
Избранное:
Добавить книгу в избранное
Ваша оценка:
- 80
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5

Описание
Другие книги автора
Правообладателям
Похожие книги

Код да Винчи - английский и русский параллельные тексты: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Код да Винчи - английский и русский параллельные тексты»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Нью-Йорк Таймс опубликовал сенсационную статью: «Секретный код происхождения всего и всех скрыт в работах гениального художника и изобретателя – Леонардо да Винчи.» Ключ к самой сокровенной тайне, над которой все человечество билось многими веками, может быть отыскан теперь… В роман «Код да Винчи» Ден Браун вложил весь свой накопленный опыт ведения расследований в главного героя – гарвардского профессора истории христианской религии и иконографии по имени Роберт Лэнгдон. Вся эта провокационная история начинается с ночного звонка, сообщившего профессору о загадочной смерти хранителя Лувра. И возле тела была найдена шифрограмма, разгадка которой сокрыта в шедеврах Леонардо.

Дэн Браун: другие книги автора

Кто написал Код да Винчи - английский и русский параллельные тексты? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

Уважаемые правообладатели!

Эта книга опубликована на нашем сайте на правах партнёрской программы ЛитРес (litres.ru) и содержит только ознакомительный отрывок. Если Вы против её размещения, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.

Код да Винчи - английский и русский параллельные тексты — читать онлайн ознакомительный отрывок

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Код да Винчи - английский и русский параллельные тексты», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Then he dropped to his knees and slithered his bulky frame underneath the grate. On the other side, he stood up and looked back through the bars at Langdon.	часы. А потом опустился на колени и протиснул свое довольно упитанное дело в щель. Оказавшись по ту сторону решетки, он выпрямился и выжидательно уставился на Лэнгдона.
Langdon sighed. Placing his palms flat on the polished parquet, he lay on his stomach and pulled himself forward. As he slid underneath, the nape of his Harris tweed snagged on the bottom of the grate, and he cracked the back of his head on the iron.	Лэнгдон вздохнул. Встал на колени, потом уперся ладонями в паркетный пол, лег на живот и прополз под решеткой. Оказавшись на полпути, он зацепился воротником твидового пиджака за край железного прута и пребольно ударился о него затылком.
Very suave, Robert, he thought, fumbling and then finally pulling himself through. As he stood up, Langdon was beginning to suspect it was going to be a very long night.	Просто прелестно, Роберт, сказал он себе и с трудом поднялся на ноги. И тут же ему стало ясно, что его ждет очень долгая ночь.
CHAPTER 5	ГЛАВА 5
Murray Hill Place—the new Opus Dei World Headquarters and conference center—is located at 243 Lexington Avenue in New York City. With a price tag of just over $47 million, the 133,000-square-foot tower is clad in red brick and Indiana limestone. Designed by May & Pinska, the building contains over one hundred bedrooms, six dining rooms, libraries, living rooms, meeting rooms, and offices. The second, eighth, and sixteenth floors contain chapels, ornamented with mill-work and marble. The seventeenth floor is entirely residential. Men enter the building through the main doors on Lexington Avenue. Women enter through a side street and are "acoustically and visually separated" from the men at all times within the building.	Мюррей-Хилл-плейс — новая штаб-квартира и деловой центр "Опус Деи" находились в Нью-Йорке, по адресу Лексингтон-авеню, 243. Строительство здания обошлось в 47 с лишним миллионов долларов, венчала его башня площадью 133 000 квадратных футов, выложенная из красного кирпича и известняка, добываемого в штате Индиана. Авторами проекта были архитекторы из бюро "Мей и Пинска", в здании находилось свыше ста спален, шесть столовых, библиотеки, гостиные для отдыха, конференц-залы, офисы. Весь семнадцатый этаж был отведен под частную резиденцию. На втором, восьмом и шестнадцатом этажах располагались часовни, украшенные резьбой по камню и отделанные мрамором. Мужчины могли пройти в здание через главный вход, выходящий на Лексингтон-авеню. Женщины пользовались входом с боковой улицы и, находясь в шпини, были постоянно отделены от мужчин "акустически и визуально".
Earlier this evening, within the sanctuary of his penthouse apartment, Bishop Manuel Aringarosa had packed a small travel bag and dressed in a traditional black cassock. Normally, he would have wrapped a purple cincture around his waist, but tonight he would be traveling among the public, and he preferred not to draw attention to his high office. Only those with a keen eye would notice his 14-karat gold bishop's ring with purple amethyst, large diamonds, and hand-tooled mitre-crozier applique. Throwing the travel bag over his shoulder, he said a silent prayer and left his apartment, descending to the lobby where his driver was waiting to take him to the airport.	Чуть раньше тем же вечером владелец апартаментов на семнадцатом этаже, епископ Мануэль Арингароса упаковал небольшую дорожную сумку и переоделся в традиционную черную сутану. Обычно он подпоясывал сутану пурпурным поясом, но сегодня ему предстояло путешествовать среди обычных людей, а потому он предпочел не привлекать внимания к своему высокому рангу. Лишь очень наметанный взгляд смог бы оценить его четырнадцатикаратное золотое кольцо епископа, украшенное пурпурным аметистом в окружении крупных бриллиантов, и митру с аппликацией ручной работы. Перекинув сумку через плечо, он прочел про себя краткую молитву, вышел из своих апартаментов и спустился в вестибюль, где его поджидал водитель, готовый отвезти в аэропорт.
Now, sitting aboard a commercial airliner bound for Rome, Aringarosa gazed out the window at the dark Atlantic. The sun had already set, but Aringarosa knew his own star was on the rise. Tonight the battle will be won, he thought, amazed that only months ago he had felt powerless against the hands that	И вот теперь на борту авиалайнера, следующего коммерческим рейсом до Рима, епископ Арингароса всматривался в иллюминатор и видел внизу темные воды Атлантического океана. Солнце уже зашло, но епископ знал, что его звезда скоро должна взойти. Сегодня мы выиграем эту битву, подумал он и еще

threatened to destroy his empire.	раз подивился тому, что всего лишь несколько месяцев назад чувствовал себя совершенно беспомощным перед лицом врага, угрохавшего разрушить его империю.
As president-general of Opus Dei, Bishop Aringarosa had spent the last decade of his life spreading the message of "God's Work"—literally, Opus Dei. The congregation, founded in 1928 by the Spanish priest Josemaria Escriva, promoted a return to conservative Catholic values and encouraged its members to make sweeping sacrifices in their own lives in order to do the Work of God.	Являясь отцом-председателем "Опус Деи" — "Божьего деда", — последние десять лет жизни епископ Арингароса посвятил распространению его идей. Это религиозное братство, основанное в 1928 году испанским священником Хосе Мария Эскривой, провозглашало возвращение к исконным католическим ценностям, побуждало своих членов жертвовать всем, даже собственной жизнью, и все исключительно во славу "Божьего дата".
Opus Dei's traditionalist philosophy initially had taken root in Spain before Franco's regime, but with the 1934 publication of Josemaria Escriva's spiritual book The Way—999 points of meditation for doing God's Work in one's own life—Escriva's message exploded across the world. Now, with over four million copies of The Way in circulation in forty-two languages, Opus Dei was a global force. Its residence halls, teaching centers, and even universities could be found in almost every major metropolis on earth. Opus Dei was the fastest-growing and most financially secure Catholic organization in the world. Unfortunately, Aringarosa had learned, in an age of religious cynicism, cults, and televangelists, Opus Dei's escalating wealth and power was a magnet for suspicion.	Традиционалистская философия "Опус Деи" зародилась в Испании еще до режима Франко, но лишь после опубликования в 1934 году книги Хосе Мария Эскривы под названием "Путь" — там были перечислены 999 размышлений на тему того, как посвятить жизнь "Божьему делу", — началось ее триумфальное шествие по миру. И теперь, издав "Путь" тиражом свыше четыре) миллионов экземпляров на сорока двух языках, секта "Опус Деи" стала силой, с которой следовало считаться. Почти в каждой крупном городе земного шара функционировали отделения этой организации, учебные центры, даже университеты. "Опус Деи" являлась самой быстро развивающейся и финансово обеспеченной католической организацией в мире. К сожалению, как признавал сам Арингароса, в век всеобщего религиозного цинизма, популярности сомнительных культов и столь же сомнительных проповедников, вещающих с телевизионных экранов, растущие могущество и богатство "Опус Деи" все чаще становились объектом необоснованных подозрений.
"Many call Opus Dei a brainwashing cult," reporters often challenged. "Others call you an ultraconservative Christian secret society. Which are you?"	— Многие называют "Опус Деи" культом промывания мозгов, — порой заявляли ему репортеры. — Другие называют вас ультраконсервативным тайным христианским обществом. Так кто вы?
"Opus Dei is neither," the bishop would patiently reply. "We are a Catholic Church. We are a congregation of Catholics who have chosen as our priority to follow Catholic doctrine as rigorously as we can in our own daily lives."	— "Опус Деи" — не то и не другое, — терпеливо отвечал епископ. — Мы — часть Католической церкви. Мы — братство католиков, избравших путь истового служения католической доктрине в нашей повседневной жизни.
"Does God's Work necessarily include vows of chastity, tithing, and atonement for sins through selfflagellation and the cilice?"	— Подразумевает ли это обет целомудрия, обложение церковной десятиной и искупление грехов путем самобичевания?
"You are describing only a small portion of the Opus Dei population," Aringarosa said. "There are many levels of involvement. Thousands of Opus Dei members are married, have families, and do God's Work in their own communities. Others choose lives of asceticism within our cloistered residence halls. These choices are personal, but everyone in Opus Dei shares the goal of bettering the world by doing the Work of God. Surely this is an admirable quest."	— Все это относится лишь к малой части членов "Опус Деи", — отвечал Арингароса. — Существует несколько уровней вовлечения в нашу жизнь. Тысячи членов "Опус Деи" обзаводятся семьями, исполняют угодную Господу работу в своих общинах. Другие выбирают жизнь аскетичную, предпочитают уединенный образ жизни в монастырях. Каждый свободен в выборе, но все члены "Опус Деи" имеют одну цель: сделать мир лучше. И совершенствуют они его, исполняя деяния Божий. Мы рады каждому, кто приходит к нам.
Reason seldom worked, though. The media always gravitated toward scandal, and Opus Dei, like most large organizations, had within its membership a few misguided souls who cast a shadow over the entire group.	Впрочем, разумный подход, убеждения тут были бесполезны Средства массовой информации всегда тяготели к скандалам, и в "Опус Деи", как и в большинстве крупных организаций, всегда находились паршивые овцы. Несколько заблудших душ, бросающих

	тень на всю организацию.
Two months ago, an Opus Dei group at a midwestern university had been caught drugging new recruits with mescaline in an effort to induce a euphoric state that neophytes would perceive as a religious experience. Another university student had used his barbed cilice belt more often than the recommended two hours a day and had given himself a near lethal infection. In Boston not long ago, a disillusioned young investment banker had signed over his entire life savings to Opus Dei before attempting suicide.	Месяца два назад подразделение "Опус Деи" на Среднем Западе было уличено в весьма неблаговидном занятии. Оно вовлекало в свои ряды неофитов, раздавая им мескалин. Это наркотическое вещество приводило людей в состояние эйфории, которое ошибочно принималось неофитами за религиозный экстаз. Один студент университета использовал свой бич с шипами чаще рекомендованных двух часов в день, занес в раны инфекцию, и дело закончилось летальным исходом. Не так давно в Бостоне некий молодой и разочаровавшийся в жизни банкир покончил жизнь самоубийством, но перед этим отписал все свое состояние "Опус Деи".
Misguided sheep, Aringarosa thought, his heart going out to them.Of course the ultimate embarrassment had been the widely publicized trial of FBI spy Robert Hanssen, who, in addition to being a prominent member of Opus Dei, had turned out to be a sexual deviant, his trial uncovering evidence that he had rigged hidden video cameras in his own bedroom so his friends could watch him having sex with his wife. "Hardly the pastime of a devout Catholic," the judge had noted.	Заблудшие овцы, так называл их Арингароса, и сердце его разрывалось от жалости к этим людям. Но больше других скомпрометировал организацию разведчик ФБР Роберт Ханссен, судебный процесс над которым получил широкую огласку. Мало того что Ханссен был одним из авторитетнейших членов "Опус Деи", так он оказался еще и извращенцем. На суде были представлены неопровержимые доказательства его падения: этот тип установил видеокамеру в собственной спальне, а потом показывал друзьям пленку, на которой занимался сексом с женой.— Вряд ли такого человека можно назвать истинным католиком, — иронически заметил судья.
Sadly, all of these events had helped spawn the new watch group known as the Opus Dei Awareness Network (ODAN). The group's popular website— www.odan.org—relayed frightening stories from former Opus Dei members who warned of the dangers of joining. The media was now referring to Opus Dei as "God's Mafia" and "the Cult of Christ."	Все эти прискорбные факты способствовали созданию специальной наблюдательной группы над "Опус Деи", сокращенно ОДНГ. У нее даже появился свой сайт в Интернете — www. odan. org, — где можно было прочесть страшные истории от бывших членов "Опус Деи", предостерегавших об опасностях вступления в братство. И средства массовой информации все чаще стали называть "Опус Деи" "мафией Господа" и "культом Христа".
We fear what we do not understand, Aringarosa thought, wondering if these critics had any idea how many lives Opus Dei had enriched. The group enjoyed the full endorsement and blessing of the Vatican. Opus Dei is a personal prelature of the Pope himself.	Мы боимся того, чего не понимаем, подумал Арингароса. Эти критики, имеют ли они хоть малейшее представление о том, сколько жизней обогатило братство? Оно получало благословение и поддержку Ватикана! "Опус Деи" находится под личным покровительством самого папы!
Recently, however, Opus Dei had found itself threatened by a force infinitely more powerful than the media... an unexpected foe from which Aringarosa could not possibly hide. Five months ago, the kaleidoscope of power had been shaken, and Aringarosa was still reeling from the blow.	Однако относительно недавно в братстве узнали о наличии куда более могущественной и враждебной силы, чем средства массовой информации... нежданного врага, от которого Арингароса не видел способа укрыться. Пять месяцев назад этот враг нанес сокрушительный удар. Арингароса не мог оправиться от него по сей день.
"They know not the war they have begun," Aringarosa whispered to himself, staring out the plane's window at the darkness of the ocean below. For an instant, his eyes refocused, lingering on the reflection of his awkward face— dark and oblong, dominated by a flat, crooked nose that had been shattered by a fist in Spain when he was a young missionary. The physical flaw barely registered now. Aringarosa's was a world of the soul, not of the flesh.	— Они не знают, с кем затеяли войну, — злобно и тихо прошептал епископ, продолжая всматриваться через иллюминатор в черные воды океана внизу. На секунду взгляд его сфокусировался на собственном отражении — темное продолговатое лицо, самой характерной частью которого был расплющенный кривой нос. Нос ему сломали ударом кулака еще в Испании, когда он был молодым начинающим миссионером. Но этот физический недостаток мало что значил сегодня.

	Арингароса был прекрасен душой, а не телом.
As the jet passed over the coast of Portugal, the cell phone in Aringarosa's cassock began vibrating in silent ring mode. Despite airline regulations prohibiting the use of cell phones during flights, Aringarosa knew this was a call he could not miss. Only one man possessed this number, the man who had mailed Aringarosa the phone.	Лайнер пролетал над побережьем Португалии, когда вдруг завибрировал мобильный телефон, спрятанный в складках сутаны. Арингароса знал о правилах, запрещавших пользоваться мобильной связью во время полетов, но этого звонка он ждал. Лишь один человек на свете знал этот номер, он же послал Арингаросе по почте и сам телефон.
Excited, the bishop answered quietly. "Yes?""Silas has located the keystone," the caller said. "It is in Paris. Within the Church of Saint-Sulpice."Bishop Aringarosa smiled. "Then we are close.""We can obtain it immediately. But we need your influence." "Of course. Tell me what to do."	— Да? — тихо сказал в трубку епископ.— Сайлас нашел краеугольный камень, — ответил ему голос. — Он в Париже. Спрятан в церкви Сен-Сюльпис.Епископ так и расплылся в довольной улыбке.— Тогда мы совсем близко.— Можем получить его немедленно. Но необходимо ваше влияние.— Да, конечно. Говорите, что я должен делать.
When Aringarosa switched off the phone, his heart was pounding. He gazed once again into the void of night, feeling dwarfed by the events he had put into motion.	Когда Арингароса наконец выключил мобильник, сердце у него неистово колотилось. И чтобы успокоиться, он снова выглянул во тьму ночи, чувствуя себя игрушкой в водовороте событий, которым сам же положил начало.
***	***
Five hundred miles away, the albino named Silas stood over a small basin of water and dabbed the blood from his back, watching the patterns of red spinning in the water. Purge me with hyssop and I shall be clean, he prayed, quoting Psalms. Wash me, and I shall be whiter than snow.	В пятистах милях от него альбинос по имени Сайлас, склонившись над тазиком, промывал губкой раны на спине. Красновато-коричневые разводы быстро замутили воду.— Омой меня иссопом, и снова буду чист я, — бормотал он слова молитвы. — Омой меня благодатью своей, и стану я белее снега.
Silas was feeling an aroused anticipation that he had not felt since his previous life. It both surprised and electrified him. For the last decade, he had been following The Way, cleansing himself of sins... rebuilding his life... erasing the violence in his past. Tonight, however, it had all come rushing back. The hatred he had fought so hard to bury had been summoned. He had been startled how quickly his past had resurfaced. And with it, of course, had come his skills. Rusty but serviceable.	Никогда прежде не испытывал Сайлас такого душевного подъема. И это удивляло и умиляло его. На протяжении последних десяти лет он свято соблюдал законы "Пути", старался очиститься от грехов, полностью изменить свою жизнь, вычеркнуть из памяти насилие, к которому прибегал в прошлом. И вдруг сегодня все это вернулось. Ненависть, с которой он боролся долгие годы, снова оказалась востребованной. И он не уставал дивиться тому, как быстро прошлое вновь взяло над ним верх. А имеете с ним, разумеется, проснулись и его навыки. Скверные и отчасти позабытые, они опять стали нужны.
Jesus' message is one of peace... of nonviolence... of love. This was the message Silas had been taught from the beginning, and the message he held in his heart. And yet this was the message the enemies of Christ now threatened to destroy. Those who threaten God with force will be met with force. Immovable and steadfast.	Иисус учит нас миролюбию... любви... Он отвергает насилие. Этому учился Сайлас последние годы, и слова эти нашли место и его сердце. И вот теперь враги Христа хотят разрушить, уничтожить это Его учение. Тот, кто угрожает Богу мечом, от меча и погибнет. От меча быстрого и беспощадного.
For two millennia, Christian soldiers had defended their faith against those who tried to displace it. Tonight, Silas had been called to battle.Drying his wounds, he donned his ankle-length, hooded robe. It was plain, made of dark wool, accentuating the whiteness of his skin and hair. Tightening the rope-tie around his waist, he raised the hood over his head and allowed his red eyes to admire his reflection in the mirror. The wheels are in motion.	№ протяжении двух тысячелетий солдаты Христа защищали свою перу от тех, кто пытался уничтожить ее. Сегодня Сайласа призывали в их ряды. Раны немного подсохли, и он накинул долгополую сутану с капюшоном. Самого простого покроя, из грубой темной шерсти, на ее фоне резко выделились белизной руки и волосы. Подвязав сутану веревкой, он натянул капюшон на голову, подошел к зеркалу. Красные глазки любовались отражением. Колесики и винтики событий завертелись.
CHAPTER 6	ГЛАВА 6
Having squeezed beneath the security gate, Robert Langdon now stood just inside the entrance to the Grand Gallery. He was staring into the mouth of a long, deep	Протиснувшись под решеткой, Роберт Лэнгдон оказался у входа в Большую галерею. Ощущение было такое, точно он заглядывает в пасть длинного и глубокого

canyon. On either side of the gallery, stark walls rose thirty feet, evaporating into the darkness above. The reddish glow of the service lighting sifted upward, casting an unnatural smolder across a staggering collection of Da Vincis, Titians, and Caravaggios that hung suspended from ceiling cables. Still lifes, religious scenes, and landscapes accompanied portraits of nobility and politicians.	каньона. По обе стороны галереи поднимались голые стены высотой футов тридцать, верхняя их часть утопала во тьме. Красноватое мерцание ночных ламп в плинтусах отбрасывало таинственные блики на полотна да Винчи, Тициана и Караваджо, которые свисали с потолка на специальных проводах. Натюрморты, религиозные сцены, пейзажи, портреты знати и сильных мира сего.
Although the Grand Gallery housed the Louvre's most famous Italian art, many visitors felt the wing's most stunning offering was actually its famous parquet floor. Laid out in a dazzling geometric design of diagonal oak slats, the floor produced an ephemeral optical illusion—a multi-dimensional network that gave visitors the sense they were floating through the gallery on a surface that changed with every step.	Хотя в Большой галерее была собрана, пожалуй, лучшая в мире коллекция итальянских живописцев, у многих посетителей создавалось впечатление, что знаменита она прежде всего своим уникальным паркетным полом. Выложенный из диагональных дубовых паркетин, он не только поражал своим потрясающим геометрическим рисунком, но и создавал оптическую иллюзию: походил на многомерную сеть, что создавало у посетителей ощущение, будто они проплывают по галерее, поверхность которой меняется с каждым шагом.
As Langdon's gaze began to trace the inlay, his eyes stopped short on an unexpected object lying on the floor just a few yards to his left, surrounded by police tape.He spun toward Fache. "Is that... a Caravaggio on the floor?"Fache nodded without even looking.	Взгляд Лэнгдона скользил по замысловатому рисунку и вдруг остановился на совершенно неуместном здесь предмете, лежавшем на полу слева, всего в нескольких ярдах от него. Место, где он лежал, было отгорожено полицейскими специальной лентой. Лэнгдон обернулся к Фашу:— Это что же... Караваджо? Вон там, на полу?..Фаш, не глядя, кивнул.
The painting, Langdon guessed, was worth upward of two million dollars, and yet it was lying on the floor like a discarded poster. "What the devil is it doing on the floor!"	Картина, как догадывался Лэнгдон, стоила миллиона два долларов, однако валялась на полу, точно выброшенный на свалку плакат. — Но почему, черт возьми, она на полу?
Fache glowered, clearly unmoved. "This is a crime scene, Mr. Langdon. We have touched nothing. That canvas was pulled from the wall by the curator. It was how he activated the security system."Langdon looked back at the gate, trying to picture what had happened.	Возмущение, прозвучавшее в его голосе, похоже, не произвело впечатления на Фаша.— Это место преступления, мистер Лэнгдон. Сами мы ничего не трогали. Картину сдернул со стены куратор. И привел тем самым в действие систему сигнализации.Лэнгдон оглянулся на решетку, пытаясь сообразить, что же произошло.
"The curator was attacked in his office, fled into the Grand Gallery, and activated the security gate by pulling that painting from the wall. The gate fell immediately, sealing off all access. This is the only door in or out of this gallery." Langdon felt confused. "So the curator actually captured his attacker inside the Grand Gallery?"	На куратора, очевидно, напали в кабинете. Он выбежал, бросился в Большую галерею и включил систему сигнализации, сорвав полотно со стены. Решетка тут же опустилась, перекрывая доступ. Других выходов и входов в галерею не было.Лэнгдон смутился:— Так, значит, куратору удалось запереть нападавшего в галерее?
Fache shook his head. "The security gate separated Sauniere from his attacker. The killer was locked out there in the hallway and shot Sauniere through this gate." Fache pointed toward an orange tag hanging from one of the bars on the gate under which they had just passed. "The PTS team found flashback residue from a gun. He fired through the bars. Sauniere died in here alone."	Фаш покачал головой:— Нет. Решетка просто отделит от него Соньера. Убийца оказался здесь, в коридоре, и выстрелил в Соньера через решетку. — Он указал на оранжевый ярлычок, отмечавший один из прутьев решетки, под которой они только что проползли. — Сотрудники научно-технического отдела обнаружили здесь частицы пороха. Он выстрелил через решетку. Соньер умер вот здесь, и одиночестве.
Langdon pictured the photograph of Sauniere's body. They said he did that to himself. Langdon looked out at the enormous corridor before them. "So where is his body?"	Лэнгдон вспомнил снимок, который ему показывали. Но они говорили, что куратор сам это сделал. Он оглядел огромный и пустынный коридор. — Так где же тело?
Fache straightened his cruciform tie clip and began to walk. "As you probably know, the Grand Gallery is quite	Фаш поправил галстучную булавку в виде распятия и двинулся дальше.

long."	— Возможно, вам известно, что галерея очень длинная.
The exact length, if Langdon recalled correctly, was around fifteen hundred feet, the length of three Washington Monuments laid end to end. Equally breathtaking was the corridor's width, which easily could have accommodated a pair of side-by-side passenger trains. The center of the hallway was dotted by the occasional statue or colossal porcelain urn, which served as a tasteful divider and kept the flow of traffic moving down one wall and up the other.	"Длина, если я не ошибаюсь, — подумал Лэнгдон, — составляет пятнадцать тысяч футов, то есть равна умноженной на три высоте мемориала Вашингтона" 14. От ширины коридора тоже захватывало дух, здесь легко можно было проложить рельсы для двустороннего движения пассажирских поездов. По центру на определенном расстоянии друг от друга размещались статуи или огромные фарфоровые вазы, что помогало разграничить тематические экспозиции, а также разделить поток движения посетителей.
Fache was silent now, striding briskly up the right side of the corridor with his gaze dead ahead. Langdon felt almost disrespectful to be racing past so many masterpieces without pausing for so much as a glance.Not that I could see anything in this lighting, he thought.	Фаш молча и быстро шагал по правой стороне коридора, взгляд его был устремлен вперед. Лэнгдону же казалось просто непочтительным пробегать мимо величайших мировых шедевров, не остановившись хотя бы на секунду, чтобы посмотреть на них.Хотя разве можно разглядеть хоть что-то при таком освещении, подумал он.
The muted crimson lighting unfortunately conjured memories of Langdon's last experience in noninvasive lighting in the Vatican Secret Archives. This was tonight's second unsettling parallel with his near-death in Rome. He flashed on Vittoria again. She had been absent from his dreams for months. Langdon could not believe Rome had been only a year ago; it felt like decades. Another life. His last correspondence from Vittoria had been in December—a postcard saying she was headed to the Java Sea to continue her research in entanglement physics... something about using satellites to track manta ray migrations. Langdon had never harbored delusions that a woman like Vittoria Vetra could have been happy living with him on a college campus, but their encounter in Rome had unlocked in him a longing he never imagined he could feel. His lifelong affinity for bachelorhood and the simple freedoms it allowed had been shaken somehow... replaced by an unexpected emptiness that seemed to have grown over the past year.	Мрачное красноватое освещение навевало воспоминания о работе в секретных архивах Ватикана, в результате которой он едва не лишился жизни. Второй раз за день вспомнилась Виттория. Месяцами он не думал о ней — и вдруг на тебе, пожалуйста. Лэнгдону с трудом верилось в то, что он был в Риме всего лишь год назад; казалось, с тех пор пролетели десятилетия. Другая жизнь. Последнюю весточку от Виттории он получил в декабре. То была открытка, где она писала, что улетает на остров в Яванском море, продолжать свои исследования в области физики... что-то, имеющее отношение к использованию спутников в слежении за флуктуацией мантии Земли. Лэнгдон никогда не питал иллюзий по поводу того, что такая женщина, как Виттория Ветра, сможет счастливо жить с ним в университетском кампусе. Однако их встреча в Риме пробудила в нем томление души и плоти, которых он прежде никогда не испытывал. Его пристрастие к холостяцкому образу жизни и незатейливым прелестям свободы одинокого мужчины было поколеблено. И неожиданно сменилось ощущением пустоты, которое лишь усилилось за прошедший год.
They continued walking briskly, yet Langdon still saw no corpse. "Jacques Sauniere went this far?""Mr. Sauniere suffered a bullet wound to his stomach. He died very slowly. Perhaps over fifteen or twenty minutes. He was obviously a man of great personal strength."	Они продолжали быстро шагать по галерее, однако никакого трупа Лэнгдон пока не видел.— Неужели Жак Соньер умудрился пройти такое большое расстояние?— Соньер схлопотал пулю в живот. Это медленная и очень мучительная смерть. Он умирал минут пятнадцать — двадцать. Очевидно, он был человеком необычайной силы духа.
Langdon turned, appalled. "Security took fifteen minutes to get here?"	Лэнгдон даже приостановился от удивления.— Вы что же, хотите сказать, охране понадобилось целых пятнадцать минут, чтобы добраться сюда?
"Of course not. Louvre security responded immediately to the alarm and found the Grand Gallery sealed. Through the	— Ну, разумеется, нет. Охрана Лувра отреагировала немедленно, как только раздался сигнал тревоги, но в
14 Мемориал Джорджа Вашингтона — каменный обелиск высотой 169 метров в центре Вашингтона, представляет собой облицованный белым мрамором "карандаш" — таково прозвище этого памятника огромные фарфоровые вазы, что помогало разграничить тематические экспозиции, а также разделить поток движения посетителей.

gate, they could hear someone moving around at the far end of the corridor, but they could not see who it was. They shouted, but they got no answer. Assuming it could only be a criminal, they followed protocol and called in the Judicial Police. We took up positions within fifteen minutes. When we arrived, we raised the barricade enough to slip underneath, and I sent a dozen armed agents inside. They swept the length of the gallery to corner the intruder.""And?"	Большую галерею не было доступа. Охранники стояли у решетки и слышали, как кто-то движется в дальнем конце коридора, а вот кто именно, разглядеть не смогли. Они кричали, но ответа так и не получили. Предположив, что это может быть преступник, а больше некому, они, следуя инструкциям, вызвали судебную полицию. Мы прибыли через пятнадцать минут. Потом удалось приподнять решетку, так чтобы можно было под ней проползти, и я послал дюжину вооруженных агентов.Они прочесали всю галерею в поисках грабителя.— И?..
"They found no one inside. Except..." He pointed farther down the hall. "Him."	— И никого не нашли. Кроме... — тут он указал вперед, — него.
Langdon lifted his gaze and followed Fache's outstretched finger. At first he thought Fache was pointing to a large marble statue in the middle of the hallway. As they continued, though, Langdon began to see past the statue. Thirty yards down the hall, a single spotlight on a portable pole stand shone down on the floor, creating a stark island of white light in the dark crimson gallery. In the center of the light, like an insect under a microscope, the corpse of the curator lay naked on the parquet floor.	Лэнгдон проследил за направлением пальца Фаша. В первый момент ему показалось, что капитан указывает на большую мраморную статую в центре. Но затем, приблизившись, он понял, что ошибался. Впереди, ярдах в тридцати от статуи, виднелось яркое световое пятно. Лампа на штативе создавала на полу единственный островок света в погруженной в красноватый полумрак галерее. И в центре этого светового пятна, точно насекомое под микроскопом, лежало на паркетном полу обнаженное тело куратора.
"You saw the photograph," Fache said, "so this should be of no surprise."Langdon felt a deep chill as they approached the body. Before him was one of the strangest images he had ever seen.	— Вы же видели снимок, — сказал Фаш. — Так что ничего неожиданного для вас тут нет.Они приблизились, и Лэнгдон почувствовал, как его пробирает озноб. Перед ним было самое странное и страшное зрелище из всех, что он когда-либо видел.
***
The pallid corpse of Jacques Sauniere lay on the parquet floor exactly as it appeared in the photograph. As Langdon stood over the body and squinted in the harsh light, he reminded himself to his amazement that Sauniere had spent his last minutes of life arranging his own body in this strange fashion.	Тело Жака Соньера лежало на паркетном полу в точности так же, как было отражено на фотографии. Стоя над ним и щурясь от непривычно яркого света, Лэнгдон не мог удержаться от мысли, что последние минуты своей жизни куратор провел, пытаясь занять такое вот необычное положение.
Sauniere looked remarkably fit for a man of his years... and all of his musculature was in plain view. He had stripped off every shred of clothing, placed it neatly on the floor, and laid down on his back in the center of the wide corridor, perfectly aligned with the long axis of the room. His arms and legs were sprawled outward in a wide spread eagle, like those of a child making a snow angel... or, perhaps more appropriately, like a man being drawn and quartered by some invisible force.	Соньер выглядел на удивление крепким для своего возраста... и вся его мускулатура была, что называется, на виду. Он сорвал с себя одежду, аккуратно сложил рядом на пол, а затем улегся на спину в центре широкого коридора, строго посередине помещения. Руки и ноги широко раскинуты, так смешно торчат руки у снеговика, которого зимой лепят дети... Нет, точнее, он походил на человека, которого растянули и собрались четвертовать некие невидимые силы.
Just below Sauniere's breastbone, a bloody smear marked the spot where the bullet had pierced his flesh. The wound had bled surprisingly little, leaving only a small pool of blackened blood.	Кровавое пятнышко на груди отмечало то место, где в тело вошла пуля. Крови было на удивление мало, лишь небольшая темная лужица.
Sauniere's left index finger was also bloody, apparently having been dipped into the wound to create the most unsettling aspect of his own macabre deathbed; using his own blood as ink, and employing his own naked abdomen as a canvas, Sauniere had drawn a simple symbol on his flesh— five straight lines that intersected to form a five-pointed star.The pentacle.	Указательный палец левой руки тоже был в крови, точно его окунали в рану. И это наводило на кошмарную мысль о том, что умирающий использовал собственною кровь в качестве чернил или краски, а собственный обнаженный живот — как полотно. И действительно, Соньер нарисовал у себя на животе простой символ: пять прямых линий, которые, перекрещиваясь, образовывали пятиконечную звезду.Пентакл?..
The bloody star, centered on Sauniere's navel, gave his	Кровавая звезда в центре живота придавала трупу

corpse a distinctly ghoulish aura. The photo Langdon had seen was chilling enough, but now, witnessing the scene in person, Langdon felt a deepening uneasiness.He did this to himself.	поистине зловещий вид. Снимок, который видел Лэнгдон, тоже производил удручающее впечатление, но теперь, увидев все своими глазами, Лэнгдон начал испытывать все возрастающую тревогу.Он сам это с собой сделал.
"Mr. Langdon?" Fache's dark eyes settled on him again. "It's a pentacle," Langdon offered, his voice feeling hollow in the huge space. "One of the oldest symbols on earth. Used over four thousand years before Christ.""And what does it mean?"	— Мистер Лэнгдон? — На него были устремлены черные глазки-буравчики Фаша.— Это пентакл, — сказал Лэнгдон, и собственный голос показался ему чужим, так странно и гулко прозвучал он под сводами галереи. — Один из старейших символов на земле. Появился за четыре тысячи лет до Рождества Христова.— И что же он означает?
Langdon always hesitated when he got this question. Telling someone what a symbol "meant" was like telling them how a song should make them feel—it was different for all people. A white Ku Klux Klan headpiece conjured images of hatred and racism in the United States, and yet the same costume carried a meaning of religious faith in Spain.	Лэнгдон всегда колебался, когда ему задавали этот вопрос. Сказать, что означает символ — все равно что объяснить, каким воздействием на человека обладает та или иная песня. Ведь каждый воспринимает одну и ту же песню по-своему. Белый колпак ку-клукс-клана стал в Соединенных Штатах символом ненависти и расизма, но в Испании подобный костюм лишь подчеркивал неколебимость христианской веры.
"Symbols carry different meanings in different settings," Langdon said. "Primarily, the pentacle is a pagan religious symbol."Fache nodded. "Devil worship."	— В различных обстоятельствах одни и те же символы имеют разное значение, — осторожно ответил Лэнгдон. — Вообще-то изначально пентакл был религиозным символом язычников.— Поклонение дьяволу, — кивнул Фаш.
"No," Langdon corrected, immediately realizing his choice of vocabulary should have been clearer.Nowadays, the term pagan had become almost synonymous with devil worship—a gross misconception. The word's roots actually reached back to the Latin paganus, meaning country-dwellers. "Pagans" were literally unindoctrinated country-folk who clung to the old, rural religions of Nature worship. In fact, so strong was the Church's fear of those who lived in the rural villes that the once innocuous word for "villager"— villain—came to mean a wicked soul.	— Нет, — сказал Лэнгдон и тут же понял, что слова надо подбирать осторожнее. Ведь в наши дни слово "язычник", или "языческий", стало почти синонимом поклонения дьяволу, что совершенно неверно. Корни этого слова восходят к латинскому pagan, что означает "обитатели сельской местности". Язычники были сельскими и лесными жителями и по своим религиозным взглядам являлись политеистами, поклонялись силам и явлениям Природы. И Христианская церковь настолько боялась этих многобожников, живших в деревнях, "villes", что производное "vilain", то есть "живущий в деревне", стало означать "злодей".
"The pentacle," Langdon clarified, "is a pre-Christian symbol that relates to Nature worship. The ancients envisioned their world in two halves— masculine and feminine. Their gods and goddesses worked to keep a balance of power. Yin and yang. When male and female were balanced, there was harmony in the world. When they were unbalanced, there was chaos." Langdon motioned to Sauniere's stomach. "This pentacle is representative of the female half of all things—a concept religious historians call the 'sacred feminine' or the 'divine goddess.' Sauniere, of all people, would know this."	— Пятиконечная звезда, — пояснил Лэнгдон, — это еще дохристианский символ, относившийся к поклонению и обожествлению Природы. Древние люди делили весь мир на две половины — мужскую и женскую. У них были боги и богини, сохраняющие баланс сил. Инь и ян. Когда мужское и женское начала сбалансированы, в мире царит гармония. Когда баланс нарушается, возникает хаос. — Лэнгдон указал на живот покойного: — Пентакл символизирует женскую половину всего сущего на земле. Историки, изучающие религии, называют символ "священным женским началом", или "священной богиней". И уж кому-кому, а Соньеру это было прекрасно известно.
"Sauniere drew a goddess symbol on his stomach?"Langdon had to admit, it seemed odd. "In its most specific interpretation, the pentacle symbolizes Venus—the goddess of female sexual love and beauty."	— Так, выходит, Соньер нарисовал у себя на животе символ богини?Лэнгдон был вынужден согласиться с Фашем, что это несколько странно.— Есть еще более специфичная интерпретация. Пятиконечная звезда символизирует Венеру, богиню любви и красоты.
Fache eyed the naked man, and grunted."Early religion was based on the divine order of Nature. The goddess Venus and the planet Venus were one and the same.	Фаш взглянул на голого мужчину, безжизненно распростертого на полу, и что-то проворчал себе под нос. — Ранние религии основывались на божественном

The goddess had a place in the nighttime sky and was known by many names—Venus, the Eastern Star, Ishtar, Astarte—all of them powerful female concepts with ties to Nature and Mother Earth."Fache looked more troubled now, as if he somehow preferred the idea of devil worship.	начале Природы. Богиня Венера и планета Венера — это одно и то же. Богиня занимает свое место на ночном небе и известна под многими именами — Венера, Восточная звезда, Иштар, Астарте. И все они символизировали могущественное женское начало, связанное с Природой и Матерью Землей.Фаш отчего-то забеспокоился. Точно предпочитал идею поклонения дьяволу.
Langdon decided not to share the pentacle's most astonishing property—the graphic origin of its ties to Venus. As a young astronomy student, Langdon had been stunned to learn the planet Venus traced a perfect pentacle across the ecliptic sky every four years. So astonished were the ancients to observe this phenomenon, that Venus and her pentacle became symbols of perfection, beauty, and the cyclic qualities of sexual love. As a tribute to the magic of Venus, the Greeks used her four-year cycle to organize their Olympiads. Nowadays, few people realized that the four-year schedule of modern Olympic Games still followed the cycles of Venus. Even fewer people knew that the five-pointed star had almost become the official Olympic seal but was modified at the last moment—its five points exchanged for five intersecting rings to better reflect the games' spirit of inclusion and harmony.	Лэнгдон решил не вдаваться в подробности и не стал говорить о, возможно, самом удивительном свойстве звезды: графическом доказательстве ее связи с Венерой. Будучи еще студентом факультета астрономии, Лэнгдон с удивлением узнал, что каждые восемь лет планета Венера описывает абсолютно правильный пентакл по большому кругу небесной сферы. Древние люди заметили это явление и были так потрясены, что Венера и ее пентакл стали символами совершенства, красоты и циничности сексуальной любви. Как бы отдавая дань этому явлению, древние греки устраивали Олимпийские игры каждые восемь лет. Сегодня лишь немногие знают, что современные Олимпиады следуют половинному циклу Венеры. Еще меньше людей знают о том, что пятиконечная звезда едва не стала символом Олимпийских игр, но в последний момент его модифицировали: пять остроконечных концов звезды заменили пятью кольцами, по мнению организаторов, лучше отражающими дух участия и гармонию игр.
"Mr. Langdon," Fache said abruptly. "Obviously, the pentacle must also relate to the devil. Your American horror movies make that point clearly."	— Мистер Лэнгдон, — сказал Фаш, — видимо, этот ваш пентакл все же может иметь отношение и к дьяволу. Во всяком случае, в ваших американских ужастиках он имеет именно такой смысл.
Langdon frowned. Thank you, Hollywood. The five-pointed star was now a virtual cliche in Satanic serial killer movies, usually scrawled on the wall of some Satanist's apartment along with other alleged demonic symbology. Langdon was always frustrated when he saw the symbol in this context; the pentacle's true origins were actually quite godly.	Лэнгдон нахмурился. Большое тебе спасибо, Голливуд Пятиконечная звезда превратилась в виртуальное клише в сериалах ужасов об убийцах-сатанистах. Такими звездами были расписаны стены жилищ сатанистов, они красовались там нарду с другой демонической символикой. Лэнгдон приходил в отчаяние, видя, что символ используется именно в таком контексте, ведь изначально пятиконечная звезда символизировала только добро.
"I assure you," Langdon said, "despite what you see in the movies, the pentacle's demonic interpretation is historically inaccurate. The original feminine meaning is correct, but the symbolism of the pentacle has been distorted over the millennia. In this case, through bloodshed.""I'm not sure I follow."	— Уверяю вас, — ответил он, — несмотря на то что вы видите в кино, демоническая интерпретация звезды абсолюта неверна с исторической точки зрения. Издревле она символизировала женское начало, но, конечно, за тысячелетия значение символа было искажено. В данном случае — через кровопролитие.— Что-то я не пойму...
Langdon glanced at Fache's crucifix, uncertain how to phrase his next point. "The Church, sir. Symbols are very resilient, but the pentacle was altered by the early Roman Catholic Church. As part of the Vatican's campaign to eradicate pagan religions and convert the masses to Christianity, the Church launched a smear campaign against the pagan gods and goddesses, recasting their divine symbols as evil.""Go on."	Лэнгдон покосился на булавку в галстуке Фаша, опасаясь, что слова его будут истолкованы неверно.— Церковь, сэр. Как правило, символы очень устойчивы, но пентакл был изменен Римской католической церковью на ранней стадии ее развития. То была часть кампании Ватикана по уничтожению языческих религий и обращению масс в христианство. И Церковь активно боролась с языческими богами и богинями, представляя их священные символы символам зла.— Продолжайте.

"This is very common in times of turmoil," Langdon continued. "A newly emerging power will take over the existing symbols and degrade them over time in an attempt to erase their meaning. In the battle between the pagan symbols and Christian symbols, the pagans lost; Poseidon's trident became the devil's pitchfork, the wise crone's pointed hat became the symbol of a witch, and Venus's pentacle became a sign of the devil." Langdon paused. "Unfortunately, the United States military has also perverted the pentacle; it's now our foremost symbol of war. We paint it on all our fighter jets and hang it on the shoulders of all our generals." So much for the goddess of love and beauty.	— Это случается весьма часто во времена великих потрясений, — сказал Лэнгдон. — Любая новая сила старается переделать существующие символы, скомпрометировать их, уничтожить или исказить их первоначальное значение. В борьбе между языческими и христианскими символами проиграли первые. Трезубец Посейдона превратился в вилы дьявола, остроконечный колпак мудреца — в головной убор ведьмы. А пятиконечная звезда Венеры стала знаком дьявола. — Лэнгдон выдержал паузу. — К сожалению, даже военное ведомство США использовало пятиугольник: теперь он является главным символом войны. Мы рисуем эту звездочку на бортах наших истребителей, украшаем ею погоны наших генералов. — И прощай, богиня любви и красоты.
"Interesting." Fache nodded toward the spread-eagle corpse. "And the positioning of the body? What do you make of that?"Langdon shrugged. "The position simply reinforces the reference to the pentacle and sacred feminine."	— Интересно, — протянул Фаш и покосился на распростертый на паркете труп. — Ну а положение тела? Оно вам о чем-нибудь говорит?Лэнгдон пожал плечами:— Подобное положение просто подчеркивает связь с пятиугольником и священным женским началом.
Fache's expression clouded. "I beg your pardon?" "Replication. Repeating a symbol is the simplest way to strengthen its meaning. Jacques Sauniere positioned himself in the shape of a five-pointed star." If one pentacle is good, two is better.	— Простите, не понял...— Это называется репликацией. Повторение символа — простейший способ усилить его значение. Жак Соньер хотел, чтобы тело его походило на пятиконечную звезду. — Один пентакл хорошо, а два лучше.
Fache's eyes followed the five points of Sauniere's arms, legs, and head as he again ran a hand across his slick hair. "Interesting analysis." He paused. "And the nudity?" He grumbled as he spoke the word, sounding repulsed by the sight of an aging male body. "Why did he remove his clothing?"	Фаш окинул долгим взглядом руки, ноги и голову Соньера, потом пригладил и без того прилизанные волосы.— Любопытный анализ, — заметил он. И после паузы добавил: — Ну а то, что он обнажен? — Фаш слегка поморщился, произнося это последнее слово, точно тело голого пожилого мужчины вызывало у него отвращение. — Зачем он снял с себя всю одежду?
Damned good question, Langdon thought. He'd been wondering the same thing ever since he first saw the Polaroid. His best guess was that a naked human form was yet another endorsement of Venus—the goddess of human sexuality. Although modern culture had erased much of Venus's association with the male/female physical union, a sharp etymological eye could still spot a vestige of Venus's original meaning in the word "venereal." Langdon decided not to go there.	Чертовски хороший вопрос, подумал Лэнгдон. Он и сам удивился тому же, как только увидел снимок. Скорее всего обнаженное человеческое тело было призвано подчеркнуть близость Венере, богине сексуальности. И хотя современная культура почерпнула немало ассоциаций с Венерой из физического союза мужчины и женщины, не нужно было быть лингвистом-этимологом, чтобы догадаться, что корень "Венера" присутствовал и в таком, к примеру, слове, как "венерические", когда речь шла о заболеваниях. Но Лэнгдон решил не углубляться в эту тему.
"Mr. Fache, I obviously can't tell you why Mr. Sauniere drew that symbol on himself or placed himself in this way, but I can tell you that a man like Jacques Sauniere would consider the pentacle a sign of the female deity. The correlation between this symbol and the sacred feminine is widely known by art historians and symbologists.""Fine. And the use of his own blood as ink?"	— Мистер Фаш, я не смогу сказать вам, почему Жак Соньер нарисовал этот символ у себя на животе, не смогу сказать, почему он принял такую странную позу. Но с уверенностью заявляю, что такой человек, как Соньер, вполне мог рассматривать пятиконечную звезду как знак божественного женского начала. Связь между этим символом и священной женственностью хорошо известна историкам и ученым, изучающим символы.— Прекрасно. Ну а использовать собственную кровь в качестве чернил?

"Obviously he had nothing else to write with."Fache was silent a moment. "Actually, I believe he used blood such that the police would follow certain forensic procedures.""I'm sorry?""Look at his left hand."	— Очевидно, ему просто было больше нечем писать. Фаш помолчал, потом заметил:— Лично мне кажется, он использовал кровь, чтобы заставить полицию провести определенную судебномедицинскую экспертизу.— Простите?— Взгляните на его левую руку.
Langdon's eyes traced the length of the curator's pale arm to his left hand but saw nothing. Uncertain, he circled the corpse and crouched down, now noting with surprise that the curator was clutching a large, felt-tipped marker.	Лэнгдон окинул взглядом белую руку, от плеча до кисти, но ничего особенного не заметил. Тогда он обошел тело, нагнулся и с удивлением увидел, что пальцы куратора сжимают большой маркер с фетровым острием.
"Sauniere was holding it when we found him," Fache said, leaving Langdon and moving several yards to a portable table covered with investigation tools, cables, and assorted electronic gear. "As I told you," he said, rummaging around the table, "we have touched nothing. Are you familiar with this kind of pen?"	— Соньер держал его, когда мы обнаружили тело, — сказал Фаш. Отошел от Лэнгдона и приблизился к раскладному столику, на котором были разложены инструменты, провода, какие-то электронные штуковины. — Как я уже говорил вам, — сказал он, перебирая предметы на столе, — мы ничего не трогали на месте преступления. Вам знаком этот тип ручки?
Langdon knelt down farther to see the pen's label. STYLO DE LUMIERE NOIRE.He glanced up in surprise.	Лэнгдон наклонился еще ниже, всматриваясь в надпись на маркере.STYLO DE LUMIERE NOIRE Он удивленно поднял глаза на Фаша.
The black-light pen or watermark stylus was a specialized felt-tipped marker originally designed by museums, restorers, and forgery police to place invisible marks on items. The stylus wrote in a noncorrosive, alcohol-based fluorescent ink that was visible only under black light. Nowadays, museum maintenance staffs carried these markers on their daily rounds to place invisible "tick marks" on the frames of paintings that needed restoration.	Маркеры такого типа, снабженные специальным фетровым острием, обычно использовались музейными сотрудниками, реставраторами и полицией для нанесения невидимых отметин на предметы. Писали такие ручки флуоресцентными чернилами на спиртовой основе, и написанное можно было прочесть лишь в темноте. В частности, музейные сотрудники помечают такими маркерами рамы полотен, требующих реставрации.
As Langdon stood up, Fache walked over to the spotlight and turned it off. The gallery plunged into sudden darkness.	Лэнгдон выпрямился, а Фаш меж тем подошел к лампе и выключил ее. Галерея погрузилась в полную тьму.
Momentarily blinded, Langdon felt a rising uncertainty. Fache's silhouette appeared, illuminated in bright purple. He approached carrying a portable light source, which shrouded him in a violet haze.	Мгновенно "ослепший" Лэнгдон чувствовал себя неуверенно. Но вот глаза постепенно привыкли к темноте, и он различил силуэт Фаша в красноватом освещении. Тот шел к нему, держа в руках какой-то особый источник света, окутывавший его красноватофиолетовой дымкой.
"As you may know," Fache said, his eyes luminescing in the violet glow, "police use black-light illumination to search crime scenes for blood and other forensic evidence. So you can imagine our surprise..." Abruptly, he pointed the light down at the corpse.	— Возможно, вам известно, — сказал Фаш, — что в полиции используют подобное освещение на месте преступления, когда ищут следы крови и другие улики, подлежащие экспертизе. Так что можете вообразить, каково было наше удивление... — Тут он устремил свет лампы на труп.
Langdon looked down and jumped back in shock.His heart pounded as he took in the bizarre sight now glowing before him on the parquet floor. Scrawled in luminescent handwriting, the curator's final words glowed purple beside his corpse. As Langdon stared at the shimmering text, he felt the fog that had surrounded this entire night growing thicker.	Лэнгдон посмотрел и вздрогнул от неожиданности. Сердце стучало все сильнее. На паркетном полу рядом с трупом проступили светящиеся пурпурные буквы. Последние слова куратора. Всматриваясь в знаки, Лэнгдон почувствовал, что туман, окутывавший всю эту историю с самого начала, сгущается.
Langdon read the message again and looked up at Fache. "What the hell does this mean!"Fache's eyes shone white. "That, monsieur, is precisely the question you are here to answer."	Он еще раз перечитал увиденное и взглянул на Фаша:— Что, черт побери, это означает? Г лаза Фаша отливали белым.— Именно на этот вопрос вы и должны ответить, месье.
****
Not far away, inside Sauniere's office, Lieutenant Collet had returned to the Louvre and was huddled over an audio console set up on the curator's enormous desk. With the exception of the eerie, robot-like doll of a medieval knight	Неподалеку, в кабинете куратора, лейтенант Колле, только что вернувшийся в Лувр, склонился над прослушивающим устройством, вмонтированным в массивный письменный стол. Если бы не фигура

that seemed to be staring at him from the corner of Sauniere's desk, Collet was comfortable. He adjusted his AKG headphones and checked the input levels on the hard-disk recording system. All systems were go. The microphones were functioning flawlessly, and the audio feed was crystal clear.	средневекового рыцаря, напоминавшего робота и устремившего на него взгляд злобных и подозрительных глаз, Колле чувствовал бы себя вполне комфортно. Он надел наушники и еще раз проверил уровни входа на твердом диске в системе записи. Все работало нормально. Микрофоны функционировали безупречно.
Le moment de verite, he mused.Smiling, he closed his eyes and settled in to enjoy the rest of the conversation now being taped inside the Grand Gallery.	Le moment de verite 15, подумал он.И, улыбаясь, закрыл глаза и приготовился насладиться последней беседой, что состоялась в стенах Большой галереи.
CHAPTER 7	ГЛАВА 7
The modest dwelling within the Church of Saint-Sulpice was located on the second floor of the church itself, to the left of the choir balcony. A two-room suite with a stone floor and minimal furnishings, it had been home to Sister Sandrine Bieil for over a decade. The nearby convent was her formal residence, if anyone asked, but she preferred the quiet of the church and had made herself quite comfortable upstairs with a bed, phone, and hot plate.	Скромное обиталище располагалось в стенах церкви Сен-Сюльпис, на втором ее этаже, слева от хоров. Две комнатки с каменными полами и минимумом мебели на протяжении полутора десятков лет служили домом сестре Сандрин Биель. Официальная ее резиденция находилась неподалеку, в монастыре, но сама она предпочитала благостную тишину церкви. И чувствовала себя здесь уютно, тем более что постель, телефон и горячая еда всегда были к ее услугам.
As the church's conservatrice d'affaires, Sister Sandrine was responsible for overseeing all nonreligious aspects of church operations—general maintenance, hiring support staff and guides, securing the building after hours, and ordering supplies like communion wine and wafers.	В церкви сестра Сандрин исполняла роль заведующей хозяйством, то есть ведала всеми нерелигиозными аспектами существования и функционирования храма. Уборка, поддержание строения в должном виде, наем обслуживающего персонала, охрана здания после закрытия, заказ продуктов — в том числе вина и облаток для причастия — вот далеко не полный перечень ее обязанностей.
Tonight, asleep in her small bed, she awoke to the shrill of her telephone. Tiredly, she lifted the receiver."Soeur Sandrine. Eglise Saint-Sulpice. ""Hello, Sister," the man said in French.	Она уже спала в узенькой своей постели, как вдруг пронзительно зазвонил телефон. Она подняла трубку и сказала устало:— Soeur Sandrine. Eglise Saint-Sulpice.— Привет, сестра, — ответил мужчина по-французски.
Sister Sandrine sat up. What time is it? Although she recognized her boss's voice, in fifteen years she had never been awoken by him. The abbe was a deeply pious man who went home to bed immediately after mass.	Сестра Сандрин села в постели. Который теперь час? Она узнала голос настоятеля. За все пятнадцать лет службы он еще ни разу не будил ее. Аббат был человеком благочестивым и шел домой спать сразу же после вечерней мессы.
"I apologize if I have awoken you, Sister," the abbe said, his own voice sounding groggy and on edge. "I have a favor to ask of you. I just received a call from an influential American bishop. Perhaps you know him? Manuel Aringarosa?"	— Извините, если разбудил вас, сестра. — Голос аббата звучал как-то непривычно нервно. — Хочу попросить вас об одном одолжении. Мне только что звонил очень влиятельный американский епископ. Мануэль Арингароса. Возможно, вы знаете?
"The head of Opus Dei?" Of course I know of him. Who in the Church doesn't? Aringarosa's conservative prelature had grown powerful in recent years. Their ascension to grace was jump-started in 1982 when Pope John Paul II unexpectedly elevated them to a "personal prelature of the Pope," officially sanctioning all of their practices. Suspiciously, Opus Dei's elevation occurred the same year the wealthy sect allegedly had transferred almost one billion dollars into the Vatican's Institute for Religious Works—commonly known as the Vatican Bank— bailing it out of an embarrassing bankruptcy. In a second maneuver that raised eyebrows, the Pope placed the founder of Opus Dei on the "fast track"	— Глава "Опус Деи"? — Конечно, она знала. Кто же из церковников не знал о нем? За последние годы влияние консервативной прелатуры Арингаросы значительно усилилось. Восхождение началось с 1982 года, когда Иоанн Павел II неожиданно возвысил "Опус Деи" в звании до "личной прелатуры папы". Это означало, что именно он официально санкционировал все их религиозные отправления. По странному совпадению возвышение "Опус Деи" произошло в тот же год, когда, судя по слухам, некая очень богатая секта перечислила почти миллиард долларов на счет Ватиканского института религиозных исследований, известного под названием "Банк Ватикана", чем спасла от

for sainthood, accelerating an often century-long waiting period for canonization to a mere twenty years. Sister Sandrine could not help but feel that Opus Dei's good standing in Rome was suspect, but one did not argue with the Holy See.	неминуемого банкротства. И папа римский не моргнув глазом тут же дал "Опус Деи" "зеленый свет", сведя таким образом почти столетнее ожидание канонизации всего к двадцати годам. Сестра Сандрин не могла не чувствовать, что подобное положение в Риме этой организации выглядит, мягко говоря, подозрительно, но кто вправе спорить с его высокопреосвященством?..
"Bishop Aringarosa called to ask me a favor," the abbe told her, his voice nervous. "One of his numeraries is in Paris tonight...."	— Епископ Арингароса попросил меня об одолжении, — сказал аббат с дрожью в голосе. — Один из его приближенных прибыл сегодня в Париж...
As Sister Sandrine listened to the odd request, she felt a deepening confusion. "I'm sorry, you say this visiting Opus Dei numerary cannot wait until morning?"	И далее сестра Сандрин терпеливо выслушала весьма странную просьбу, приведшую ее в полное смущение. — Простите, но вы сказали, что этот человек из "Опус Деи" никак не может подождать до утра?
"I'm afraid not. His plane leaves very early. He has always dreamed of seeing Saint-Sulpice.""But the church is far more interesting by day. The sun's rays through the oculus, the graduated shadows on the gnomon, this is what makes Saint-Sulpice unique."	— Боюсь, что нет. Его самолет вылетает на рассвете. А он всегда мечтал повидать Сен-Сюльпис.— Но наша церковь выглядит куда интереснее днем. Солнечные лучи, пробивающиеся через цветные витражи, игра теней на гномоне, вот что делает нашу церковь уникальной.
"Sister, I agree, and yet I would consider it a personal favor if you could let him in tonight. He can be there at... say one o'clock? That's in twenty minutes."Sister Sandrine frowned. "Of course. It would be my pleasure."	— Я согласен, сестра, и однако же... Короче, вы сделаете мне огромное личное одолжение, если впустите его хотя бы ненадолго. Он сказал, что может быть у вас около... часа ночи, так, кажется? Значит, через двадцать минут.Сестра Сандрин недовольно поморщилась: — Да, конечно. Рада служить.
The abbe thanked her and hung up.	Аббат поблагодарил ее и повесил трубку.
Puzzled, Sister Sandrine remained a moment in the warmth of her bed, trying to shake off the cobwebs of sleep. Her sixty-year-old body did not awake as fast as it used to, although tonight's phone call had certainly roused her senses. Opus Dei had always made her uneasy. Beyond the prelature's adherence to the arcane ritual of corporal mortification, their views on women were medieval at best. She had been shocked to learn that female numeraries were forced to clean the men's residence halls for no pay while the men were at mass; women slept on hardwood floors, while the men had straw mats; and women were forced to endure additional requirements of corporal mortification... all as added penance for original sin. It seemed Eve's bite from the apple of knowledge was a debt women were doomed to pay for eternity. Sadly, while most of the Catholic Church was gradually moving in the right direction with respect to women's rights, Opus Dei threatened to reverse the progress. Even so, Sister Sandrine had her orders.	Сестра, совершенно растерянная и сбитая с толку, еще несколько секунд оставалась в теплой постели, пытаясь прогнать сон. В свои шестьдесят лет она уже не могла подниматься с постели легко и быстро, как раньше, к тому же этот звонок совершенно вывел ее из равновесия. Вообще при любом упоминании "Опус Деи" она испытывала нервозность. Помимо жестоких ритуалов по умерщвлению плоти, его члены придерживались просто средневековых взглядов на женщину, и это еще мягко сказано. Она была потрясена, узнав, что женщин там заставляли убирать комнаты мужчин, пока те находились на мессе, причем без всякой оплаты за этот труд; женщины там спали на голом полу, в то время как у мужчин были соломенные тюфяки; женщин заставляли исполнять дополнительные ритуалы по умерщвлению плоти, последнее в качестве наказания за первородный грех. Словно они были в ответе за Еву, отведавшую яблоко с древа познания, и должны расплачиваться за это всю свою жизнь. Это было очень прискорбно, особенно если учесть, что большинство Католических церквей постепенно двигались в правильном направлении, стремились уважать права женщин. А "Опус Деи" угрожала этому прогрессивному движению. Тем не менее сестра Сандрин должна была выполнить обещание.
Swinging her legs off the bed, she stood slowly, chilled by the cold stone on the soles of her bare feet. As the chill rose through her flesh, she felt an unexpected apprehension.Women's intuition?	Она свесила ноги с кровати, а потом медленно встала, ощущая, как холодны каменные плиты пола под босыми ступнями. Этот холод, казалось, поднимался от ног все выше, ее знобило, а на сердце вдруг стало тяжело.Что это? Женская интуиция?

A follower of God, Sister Sandrine had learned to find peace in the calming voices of her own soul. Tonight, however, those voices were as silent as the empty church around her.	Как истинно верующая, сестра Сандрин давно научилась находить умиротворение в собственной душе. Но сегодня умиротворяющие голоса почему-то хранили молчание. И в церкви царила гнетущая тишина.
CHAPTER 8	ГЛАВА 8
Langdon couldn't tear his eyes from the glowing purple text scrawled across the parquet floor. Jacques Sauniere's final communication seemed as unlikely a departing message as any Langdon could imagine.The message read:13-3-2-21-1-1-8-5 O, Draconian devil!Oh, lame saint!	Лэнгдон не мог отвести взгляда от мерцающих красных цифр и букв на паркете. Последнее послание Жака Соньера совсем не походило на прощальные слова умирающего, во всяком случае, по понятиям Лэнгдона. Вот что написал куратор:13-3-2-21-1-1-8-5 На вид идола родич!О мина зла!
Although Langdon had not the slightest idea what it meant, he did understand Fache's instinct that the pentacle had something to do with devil worship.	Лэнгдон не имел ни малейшего представления, что все это означает, однако теперь ему стало ясно, почему Фаш так настойчиво придерживался версии о том, что пятиконечная звезда связана с поклонением дьяволу или языческими культами.
O, Draconian devil!Sauniere had left a literal reference to the devil. Equally as bizarre was the series of numbers. "Part of it looks like a numeric cipher."	На вид идола родич! Соньер прямо указывал на некоего идола. И еще этот непонятный набор чисел. — А часть послания выглядит как цифровой шифр.
"Yes," Fache said. "Our cryptographers are already working on it. We believe these numbers may be the key to who killed him. Maybe a telephone exchange or some kind of social identification. Do the numbers have any symbolic meaning to you?"	— Да, — кивнул Фаш. — Наши криптографы над ним уже работают. Мы думаем, эти цифры являются ключом, указывающим на убийцу. Возможно, здесь номер телефона или же карточки социального страхования. Скажите, эти цифры имеют, на ваш взгляд, какое-либо символическое значение?
Langdon looked again at the digits, sensing it would take him hours to extract any symbolic meaning. If Sauniere had even intended any. To Langdon, the numbers looked totally random. He was accustomed to symbolic progressions that made some semblance of sense, but everything here—the pentacle, the text, the numbers—seemed disparate at the most fundamental level.	Лэнгдон еще раз взглянул на цифры, чувствуя, что на расшифровку их символического значения могут уйти часы. Если вообще Соньер что-то под этим имел в виду. На взгляд Лэнгдона, цифры казались выбранными наугад. Он привык к символическим прогрессиям, в них угадывался хоть какой-то смысл, но здесь все: пятиконечная звезда, текст и цифры — казалось, ничем и никак не было связано между собой.
"You alleged earlier," Fache said, "that Sauniere's actions here were all in an effort to send some sort of message... goddess worship or something in that vein? How does this message fit in?"	— Ранее вы говорили, — заметил Фаш, — что все действия Соньера были направлены на то, чтобы оставить какое-то послание... Подчеркнуть поклонение богине или что-то в этом роде. Тогда как вписывается в эту схему данное послание?
Langdon knew the question was rhetorical. This bizarre communique obviously did not fit Langdon's scenario of goddess worship at all.	Лэнгдон понимал, что вопрос этот чисто риторический. Смесь цифр и непонятных восклицаний никак не вписывалась в версию самого Лэнгдона, связанную с культом богини.
O, Draconian devil? Oh, lame saint?Fache said, "This text appears to be an accusation of some sort. Wouldn't you agree?"	На вид идола родич? О мина зла?..— Текст походит на какое-то обвинение, — сказал Фаш. — Вам не кажется?
Langdon tried to imagine the curator's final minutes trapped alone in the Grand Gallery, knowing he was about to die. It seemed logical. "An accusation against his murderer makes sense, I suppose."	Лэнгдон пытался представить последние минуты куратора, запертого здесь, в замкнутом пространстве Большой галереи, знающего, что ему предстоит умереть. Определенная логика в словах Фаша просматривалась. — Да, обвинение в адрес убийцы. Думаю, в этом есть какой-то смысл.
"My job, of course, is to put a name to that person. Let me ask you this, Mr. Langdon. To your eye, beyond the numbers, what about this message is most strange?"	— И моя работа заключается в том, чтоб назвать его имя. Позвольте спросить вас еще об одном, мистер Лэнгдон. Помимо цифр, что, на ваш взгляд, самое странное в этом послании?
Most strange? A dying man had barricaded himself in	Самое странное? Умирающий человек закрылся в

the gallery, drawn a pentacle on himself, and scrawled a mysterious accusation on the floor. What about the scenario wasn't strange?	галерее, изобразил пятиконечную звезду, нацарапал на полу загадочные слова обвинения. Вопрос надо ставить иначе. Что здесь не странное?
"The word 'Draconian'?" he ventured, offering the first thing that came to mind. Langdon was fairly certain that a reference to Draco—the ruthless seventh-century B.C. politician—was an unlikely dying thought. " 'Draconian devil' seems an odd choice of vocabulary."	— Слово "идол"? — предположил Лэнгдон. Просто это было первое, что пришло на ум. — "Идола родич". Странность в самом подборе слов. Кого он мог иметь в виду? Совершенно непонятно.
"Draconian?" Fache's tone came with a tinge of impatience now. "Sauniere's choice of vocabulary hardly seems the primary issue here."	— "Идола родич"? — В тоне Фаша слышалось нетерпение, даже раздражение. — Выбор слов Соньером, как мне кажется, здесь ни при чем.
Langdon wasn't sure what issue Fache had in mind, but he was starting to suspect that Draco and Fache would have gotten along well.	Лэнгдон не понял, что имел в виду Фаш, однако начал подозревать: Фаш прекрасно бы поладил с неким идолом, и уж тем более с миной зла.
"Sauniere was a Frenchman," Fache said flatly. "He lived in Paris. And yet he chose to write this message...""In English," Langdon said, now realizing the captain's meaning.Fache nodded. "Precisement. Any idea why?"	— Соньер был французом, — сказал Фаш. — Жил в Париже. И тем не менее решил написать последнее свое послание...— По-английски, — закончил за него Лэнгдон, понявший, что имел в виду капитан.Фаш кивнул:— Precisement 16. Но почему? Есть какие-либо соображения на сей счет?
Langdon knew Sauniere spoke impeccable English, and yet the reason he had chosen English as the language in which to write his final words escaped Langdon. He shrugged.	Лэнгдон знал, что английский Соньера был безупречен, и, однако, никак не мог понять причины, заставившей этого человека написать предсмертное послание на английском. Он молча пожал плечами.
Fache motioned back to the pentacle on Sauniere's abdomen. "Nothing to do with devil worship? Are you still certain?"	Фаш указал на пятиконечную звезду на животе покойного:— Так, значит, это никак не связано с поклонением дьяволу? Вы по-прежнему в этом уверены?
Langdon was certain of nothing anymore. "The symbology and text don't seem to coincide. I'm sorry I can't be of more help."	Лэнгдон больше ни в чем не был уверен.— Символика и текст не совпадают. Простите, но я вряд ли чем-то смогу тут помочь.
"Perhaps this will clarify." Fache backed away from the body and raised the black light again, letting the beam spread out in a wider angle. "And now?"	— Может, это прояснит ситуацию... — Фаш отошел от тела и приподнял лампу, отчего луч высветил более широкое пространство. — А теперь?
To Langdon's amazement, a rudimentary circle glowed around the curator's body. Sauniere had apparently lay down and swung the pen around himself in several long arcs, essentially inscribing himself inside a circle.In a flash, the meaning became clear.	И тут Лэнгдон, к своему изумлению, заметил, что вокруг тела куратора была очерчена линия. Очевидно, Соньер лег на пол и с помощью все того же маркера пытался вписать себя в круг.И тут все сразу же стало ясно.
"The Vitruvian Man," Langdon gasped. Sauniere had created a life-sized replica of Leonardo da Vinci's most famous sketch.	— "Витрувианский человек"! — ахнул Лэнгдон. Соньер умудрился создать копию знаменитейшего рисунка Леонардо да Винчи в натуральную величину.
Considered the most anatomically correct drawing of its day, Da Vinci's The Vitruvian Man had become a modern-day icon of culture, appearing on posters, mouse pads, and T-shirts around the world. The celebrated sketch consisted of a perfect circle in which was inscribed a nude male... his arms and legs outstretched in a naked spread eagle.	С анатомической точки зрения для тех времен этот рисунок был самым точным изображением человеческого тела. И стал впоследствии некой иконой культуры. Его изображали на плакатах, на ковриках для компьютерной мыши, на майках и сумках. Прославленный набросок состоял из абсолютно правильного круга, в который да Винчи вписал обнаженного мужчину... и руки и ноги у него были расставлены в точности как у трупа.
Da Vinci. Langdon felt a shiver of amazement. The clarity of Sauniere's intentions could not be denied. In his final moments of life, the curator had stripped off his	Да Винчи. Лэнгдон был потрясен, даже мурашки пробежали по коже. Ясность намерений Соньера нельзя отрицать. В последние минуты жизни

clothing and arranged his body in a clear image of Leonardo da Vinci's Vitruvian Man.	куратор сорвал с себя одежду и расположился в круге, сознательно копируя знаменитый рисунок Леонардо да Винчи "Витрувианский человек".
The circle had been the missing critical element. A feminine symbol of protection, the circle around the naked man's body completed Da Vinci's intended message—male and female harmony. The question now, though, was why Sauniere would imitate a famous drawing.	Именно этот круг и стал недостающим и решающим элементом головоломки. Женский символ защиты — круг, описывающий тело обнаженного мужчины, обозначал гармонию мужского и женского начал. Теперь вопрос только в одном: зачем понадобилось Соньеру имитировать знаменитое изображение?
"Mr. Langdon," Fache said, "certainly a man like yourself is aware that Leonardo da Vinci had a tendency toward the darker arts."	— Мистер Лэнгдон, — сказал Фаш, — такому человеку, как вы, следовало бы знать, что Леонардо да Винчи питал пристрастие к темным силам. И это отражалось в его искусстве.
Langdon was surprised by Fache's knowledge of Da Vinci, and it certainly went a long way toward explaining the captain's suspicions about devil worship. Da Vinci had always been an awkward subject for historians, especially in the Christian tradition. Despite the visionary's genius, he was a flamboyant homosexual and worshipper of Nature's divine order, both of which placed him in a perpetual state of sin against God. Moreover, the artist's eerie eccentricities projected an admittedly demonic aura: Da Vinci exhumed corpses to study human anatomy; he kept mysterious journals in illegible reverse handwriting; he believed he possessed the alchemic power to turn lead into gold and even cheat God by creating an elixir to postpone death; and his inventions included horrific, never-before-imagined weapons of war and torture.	Лэнгдон был поражен, что Фашу известны такие подробности о Леонардо да Винчи, очевидно, именно поэтому капитан усматривал здесь поклонение дьяволу. Да Винчи всегда был весьма скользким объектом для изучения, особенно для историков христианской традиции. Несмотря на свою неоспоримую гениальность, Леонардо был ярым гомосексуалистом, а также поклонялся божественному порядку в Природе, что неизбежно превращало его в грешника. Мало того, эксцентричные поступки художника создали ему демоническую ауру: да Винчи эксгумировал трупы с целью изучения анатомии человека; вел какие-то загадочные журналы, куда записывал свои мысли совершенно неразборчивым почерком да еще справа налево; считал себя алхимиком, верил, что может превратить свинец в золото. И даже бросил вызов самому Господу Богу, создав некий эликсир бессмертия, уж не говоря о том, что изобрел совершенно ужасные, прежде не виданные орудия пыток и оружие.
Misunderstanding breeds distrust, Langdon thought. Even Da Vinci's enormous output of breathtaking Christian art only furthered the artist's reputation for spiritual hypocrisy. Accepting hundreds of lucrative Vatican commissions, Da Vinci painted Christian themes not as an expression of his own beliefs but rather as a commercial venture—a means of funding a lavish lifestyle. Unfortunately, Da Vinci was a prankster who often amused himself by quietly gnawing at the hand that fed him. He incorporated in many of his Christian paintings hidden symbolism that was anything but Christian—tributes to his own beliefs and a subtle thumbing of his nose at the Church. Langdon had even given a lecture once at the National Gallery in London entitled: "The Secret Life of Leonardo: Pagan Symbolism in Christian Art."	Непонимание порождает недоверие, подумал Лэнгдон.Даже грандиозный вклад да Винчи в изобразительное искусство, вполне христианское по сути своей, воспринимался с подозрением и, как считали церковники, лишь подтверждал его репутацию духовного лицемера. Только от Ватикана Леонардо получил сотни заказов, но рисовал на христианскую тематику не по велению души и сердца и не из собственных религиозных побуждений. Нет, он воспринимал все это как некое коммерческое предприятие, способ изыскать средства для ведения разгульной жизни. К несчастью, да Винчи был шутником и проказником и часто развлекался, подрубая тот сук, на котором сидел. Во многие свои полотна на христианские темы он включил далеко не христианские тайные знаки и символы, отдавая тем самым дань своим истинным верованиям и посмеиваясь над Церковью. Как-то раз Лэнгдон даже читал лекцию в Национальной галерее в Лондоне. И называлась она "Тайная жизнь Леонардо. Языческие символы в

	христианском искусстве".
"I understand your concerns," Langdon now said, "but Da Vinci never really practiced any dark arts. He was an exceptionally spiritual man, albeit one in constant conflict with the Church." As Langdon said this, an odd thought popped into his mind. He glanced down at the message on the floor again. O, Draconian devil! Oh, lame saint!"Yes?" Fache said.	— Понимаю, что вас беспокоит, — сказал Лэнгдон,— но поверьте, да Винчи никогда не занимался черной магией. Он был невероятно одаренным и духовным человеком, пусть и находился в постоянном конфликте с Церковью. — Едва он успел окончить фразу, как в голову пришла довольно неожиданная мысль. Он снова покосился на паркетный пол, где красные буквы складывались в слова. На вид идола родич! О мина зла!— Да? — сказал Фаш.
Langdon weighed his words carefully. "I was just thinking that Sauniere shared a lot of spiritual ideologies with Da Vinci, including a concern over the Church's elimination of the sacred feminine from modern religion. Maybe, by imitating a famous Da Vinci drawing, Sauniere was simply echoing some of their shared frustrations with the modern Church's demonization of the goddess."	Лэнгдон снова тщательно подбирал слова:— Знаете, я только что подумал, что Соньер разделял духовные взгляды да Винчи. И не одобрял церковников, исключивших понятие священной женственности из современной религии. Возможно, имитируя знаменитый рисунок да Винчи, Соньер хотел тем самым подчеркнуть: он, как и Леонардо, страдал от того, что Церковь демонизировала богиню.Фаш смотрел мрачно.
Fache's eyes hardened. "You think Sauniere is calling the Church a lame saint and a Draconian devil?"Langdon had to admit it seemed far-fetched, and yet the pentacle seemed to endorse the idea on some level. "All I am saying is that Mr. Sauniere dedicated his life to studying the history of the goddess, and nothing has done more to erase that history than the Catholic Church. It seems reasonable that Sauniere might have chosen to express his disappointment in his final good-bye."	— Так вы считаете, Соньер называл Церковь "родичем идола" и приписывал ей некую "мину зла"?Лэнгдону пришлось признать, что так далеко он в своих заключениях не заходил. Однако пятиконечная звезда неумолимо возвращала все к той же идее.— Я просто хотел сказать, что мистер Соньер посвятил свою жизнь изучению истории богини, а никому на свете не удалось опорочить ее больше, чем Католической церкви. Ну и этим предсмертным актом Соньер хотел выразить свое... э-э... разочарование.
"Disappointment?" Fache demanded, sounding hostile now. "This message sounds more enraged than disappointed, wouldn't you say?"	— Разочарование? — Голос Фаша звучал почти враждебно. — Слишком уж сильные выражения он для этого подобрал, вам не кажется?
Langdon was reaching the end of his patience. "Captain, you asked for my instincts as to what Sauniere is trying to say here, and that's what I'm giving you."	Терпению Лэнгдона пришел конец. — Послушайте, капитан, вы спрашивали, что подсказывает мне интуиция, просили, чтобы я как-то объяснил, почему Соньер найден в такой позе. Вот я и объясняю, по своему разумению!
"That this is an indictment of the Church?" Fache's jaw tightened as he spoke through clenched teeth. "Mr. Langdon, I have seen a lot of death in my work, and let me tell you something. When a man is murdered by another man, I do not believe his final thoughts are to write an obscure spiritual statement that no one will understand. I believe he is thinking of one thing only." Fache's whispery voice sliced the air. "La vengeance. I believe Sauniere wrote this note to tell us who killed him." Langdon stared. "But that makes no sense whatsoever.""No?"	— Стало быть, вы считаете это обвинением Церкви? — У Фаша заходили желваки, он говорил, с трудом сдерживая ярость. — Я видел немало смертей, такая уж у меня работа, мистер Лэнгдон. И позвольте сказать вот что. Когда один человек убивает другого, я не верю, чтобы у жертвы в этот момент возникала странная мысль оставить некое туманное духовное послание, значение которого разгадать никто не может. Лично я считаю, он думал только об одном. La vengeance 17. И думаю, что Соньер написал это, пытаясь подсказать нам, кто его убийца.Лэнгдон удивленно смотрел на него:— Но слова не имеют никакого смысла!— Нет? Разве?
"No," he fired back, tired and frustrated. "You told me Sauniere was attacked in his office by someone he had apparently invited in.""Yes.""So it seems reasonable to conclude that the curator knew his attacker."	— Нет, — буркнул он в ответ, усталый и разочарованный. — Вы сами говорили мне, что на Соньера напали в кабинете. Напал человек, которого он, видимо, сам и впустил.— Да.— Отсюда напрашивается вывод, что куратор знал

Fache nodded. "Go on."	убийцу. Фаш кивнул: — Продолжайте.
"So if Sauniere knew the person who killed him, what kind of indictment is this?" He pointed at the floor. "Numeric codes? Lame saints? Draconian devils? Pentacles on his stomach? It's all too cryptic."	— Если Соньер действительно знал человека, который его убил, то что здесь указывает на убийцу? — Лэнгдон указал на знаки на полу. — Цифровой код? Какие-то идолы родича? Мины зла? Звезда на животе? Слишком уж замысловато.
Fache frowned as if the idea had never occurred to him. "You have a point."	Фаш нахмурился с таким видом, точно эта идея ни разу не приходила ему в голову.— Да, верно.
"Considering the circumstances," Langdon said, "I would assume that if Sauniere wanted to tell you who killed him, he would have written down somebody's name."	— С учетом всех обстоятельств, — продолжил Лэнгдон, — я бы предположил, что если Соньер намеревался сказать нам, кто убийца, он бы просто написал имя этого человека, вот и все.
As Langdon spoke those words, a smug smile crossed Fache's lips for the first time all night. "Precisement, " Fache said. "Precisement."	Впервые за все время на губах Фаша возникло подобие улыбки.— Precisement, — сказал он. — Precisement.

I am witnessing the work of a master, mused Lieutenant Collet as he tweaked his audio gear and listened to Fache's voice coming through the headphones. The agent superieur knew it was moments like these that had lifted the captain to the pinnacle of French law enforcement.Fache will do what no one else dares.	Я стал свидетелем работы истинного мастера, размышлял лейтенант Колле, прислушиваясь к голосу Фаша, звучавшему в наушниках. Агент понимал: именно моменты, подобные этому, позволили капитану занять столь высокий пост в иерархии французских силовых служб.Фаш способен на то, что никто другой не осмелится сделать.
The delicate art of cajoler was a lost skill in modern law enforcement, one that required exceptional poise under pressure. Few men possessed the necessary sangfroid for this kind of operation, but Fache seemed born for it. His restraint and patience bordered on the robotic.	Тонкая лесть — почти утраченное ныне искусство, особенно современными силовиками, оно требует исключительного самообладания, тем более когда человек находится в сложных обстоятельствах. Лишь немногие способны столь тонко провести операцию, а Фаш, он, похоже, просто для этого родился. Его хладнокровию и терпению мог бы позавидовать робот.
Fache's sole emotion this evening seemed to be one of intense resolve, as if this arrest were somehow personal to him. Fache's briefing of his agents an hour ago had been unusually succinct and assured. I know who murdered Jacques Sauniere, Fache had said. You know what to do. No mistakes tonight.And so far, no mistakes had been made.	Но сегодня он немного разволновался, словно принимал задание слишком уж близко к сердцу. Правда, инструкции, которые он давал своим людям всего лишь час назад, звучали, по обыкновению, лаконично и жестко. Я знаю, кто убил Жака Соньера, сказал Фаш. Вызнаете, что делать. И чтоб никаких ошибок.Пока они не совершили ни одной ошибки.
Collet was not yet privy to the evidence that had cemented Fache's certainty of their suspect's guilt, but he knew better than to question the instincts of the Bull. Fache's intuition seemed almost supernatural at times. God whispers in his ear, one agent had insisted after a particularly impressive display of Fache's sixth sense. Collet had to admit, if there was a God, Bezu Fache would be on His A-list. The captain attended mass and confession with zealous regularity—far more than the requisite holiday attendance fulfilled by other officials in the name of good public relations. When the Pope visited Paris a few years back, Fache had used all his muscle to obtain the honor of an audience. A photo of Fache with the Pope now hung in his office. The Papal Bull, the agents secretly called it.	Сам Колле еще не знал доказательств, на которых основывалась убежденность Фаша в вине подозреваемого. Зато он знал, что интуиция Быка никогда не подводит. Вообще интуиция Фаша временами казалась просто сверхъестественной.Сам Господь шепчет ему на ушко — так сказал один из агентов, когда Фашу в очередной раз блестяще удалось продемонстрировать наличие шестого чувства. И Колле был вынужден признать, что если Бог существует, то Фаш по прозвищу Бык наверняка ходит у него в любимчиках. Капитан усердно посещал мессы и исповеди, куда как чаще, чем принято у других чиновников его ранга, которые делали это для поддержания имиджа. Когда несколько лет назад в Париж приезжал папа римский, Фаш употребил все свои связи, всю настойчивость, чтобы добиться у него аудиенции. И

	снимок Фаша рядом с папой теперь висит у него в кабинете. Папский Бык — так прозвали его с тех пор агенты.
Collet found it ironic that one of Fache's rare popular public stances in recent years had been his outspoken reaction to the Catholic pedophilia scandal. These priests should be hanged twice! Fache had declared. Once for their crimes against children. And once for shaming the good name of the Catholic Church. Collet had the odd sense it was the latter that angered Fache more.	Колле считал несколько странным и даже смешным тот факт, что Фаш, обычно избегавший публичных заявлений и выступлений, так остро отреагировал на скандал, связанный с педофилией в Католической церкви. Этих священников следовало бы дважды вздернуть на виселице, заявил он тогда. Один раз за преступления против детей. А второй — за то, что опозорили доброе имя Католической церкви. Причем у Колле тогда возникло ощущение, что второе возмущало Фаша гораздо больше.
Turning now to his laptop computer, Collet attended to the other half of his responsibilities here tonight—the GPS tracking system. The image onscreen revealed a detailed floor plan of the Denon Wing, a structural schematic uploaded from the Louvre Security Office. Letting his eyes trace the maze of galleries and hallways, Collet found what he was looking for.	Вернувшись к компьютеру, Колле занялся своими непосредственными обязанностями на сегодня — системой слежения. На экране возник детальный поэтажный план крыла, где произошло преступление, схему эту он получил из отдела безопасности Лувра. Двигая мышкой, Колле внимательно просматривал путаный лабиринт галерей и коридоров. И наконец нашел то, что искал.
Deep in the heart of the Grand Gallery blinked a tiny red dot.La marque.	В глубине, в самом сердце Большой галереи, мигала крошечная красная точка.La marque 18.
Fache was keeping his prey on a very tight leash tonight. Wisely so. Robert Langdon had proven himself one cool customer.	Да, сегодня Фаш держит свою жертву на очень коротком поводке. Что ж, умно. Остается только удивляться хладнокровию этого Роберта Лэнгдона.
CHAPTER 9	ГЛАВА 9
To ensure his conversation with Mr. Langdon would not be interrupted, Bezu Fache had turned off his cellular phone. Unfortunately, it was an expensive model equipped with a two-way radio feature, which, contrary to his orders, was now being used by one of his agents to page him.	Чтобы убедиться, что их разговор с Лэнгдоном никто не подслушивает, Безу Фаш даже отключил мобильный телефон. К несчастью, то была весьма дорогая модель с двусторонним радиоканалом, который вопреки его приказам использовался сейчас одним из агентов для оперативной связи с начальником.
"Capitaine?" The phone crackled like a walkie-talkie.Fache felt his teeth clench in rage. He could imagine nothing important enough that Collet would interrupt this surveillance cachee—especially at this critical juncture.He gave Langdon a calm look of apology. "One moment please." He pulled the phone from his belt and pressed the radio transmission button. "Oui?"	— Capitaine? — В трубке потрескивало, словно при радиопомехах.Фаш в ярости стиснул зубы. Что такого важного могло произойти, чтобы Колле вдруг посмел прервать его интимную беседу с подозреваемым, особенно в такой критический момент?— Oui? 4 4 Да? (фр.)