Иль Канесс - Оформитель слов

– Так, та-ак…

Физрук размахивал указкой, сжимая ее в пушистых варежках.

Расхаживая из стороны в сторону, он молчал, оценивая нас надменным взглядом, замышляя что-нибудь совершенно антигуманное. Наконец, он слегка восторженно, но определенно коварно произнес:

– На улице середина сладкого ноября. Снега по колено, но это лишь потому, что вы, недоумки, недоразвитые карлики. Если вы замерзли, то запомните: настоящий сибиряк, это не тот, кто растит сало на своей жопе, а тот, кто ест сало, чтобы не мерзнуть. Что, блять, трясетесь? Будьте мужиками! Хватит дергаться!

По тропинке мимо нашей дрожащей от мороза группы прошли стройные девушки-студентки-медики и увидев нас, захихикали. Мы, естественно, проводили девчат оценивающим взглядом, пока те, не скрылись за углом корпуса.

– Какие телки… – передразнивая нас, гнусным голосом промямлил физрук. – Смирно! – Рявкнул он и махнул указкой вслед ушедшим девчатам. – Запомните, доходяги: девчонки любят спортсменов. Крепких и успешных мужиков. А вы на таких нихуя не похожи. Вы смахиваете на контуженных снеговиков. Но у вас есть шанс! Так что бегом, марш!

И мы побежали.

Я вспомнил, как он гонял нас по осени. На улице лил унылый и противный дождь. Физрук стоял под зонтом и громко грыз яблоко, размышляя о том, что мы – венец тупизны. Спортивный зал был тогда на ремонте. Мы стояли точно так же и точно так же тряслись от холода, ожидая его распоряжений. Наконец, физрук выбросил огрызок. Это означало, что он придумал план урока.

В тот мокрый день мы были назначены бухенвальдскими крепышами, и в честь этого полтора часа носились по этажам производственного корпуса, подняв адскую пыль в коридорах.

Вот и сегодня мы тоже бегали целую пару. Мокрота от сигарет в наших легких просилась наружу, а воздух в больших объемах просился в легкие. Где-то посредине они встречались, и мы дружно кашляли, закатив глаза.

– Давайте, блять, тифозники, пошевеливайтесь! – громко приговаривал физрук и выводил указкой на снегу разные слова. Сейчас он написал слово «курение». – Ну-ка, доходяги, втоптали «курение» в снег!

Мы маневрировали и втаптывали курение в снег. Предыдущим, кстати, было слово «алкоголь». Через него мы прыгали. Втоптав затем в снег «наркотики», «лень» и «тропиканку», мы остановились. Пара закончилась. Сегодня все держались молодцом. Никто не умер и физрук, кажется, расстроился.

После пар Леха и Виталя уже были в общежитии, я же немного задержался, затеяв небольшую драку с одногруппником возле училища. Я его раздражал, как и он меня. Он пытался меня завалить и запинать, но я изворотливый оказался, опрокинув его самого. Вместо того, чтобы разбить мне рожу, он расстроился, что при падении порвал себе куртку, надулся и даже бить меня не стал.

Несколько часов в комнате прошли в молчании. День был измят и выброшен в мусорное ведро. Леха уже минут девяносто рассматривал трещину в потолке, а Виталя сидел на подоконнике как орел у темных скал и глядел на дорогу. Унылая дорога по-прежнему была унылой. Пляж и румяные девчонки не показывались. Но Виталя преданно ждал.

В комнате было прохладно и серо. Потускневшие обои сверкали нехорошими словами и картинками гениталий. На столе из продуктов только пепельница. Телевизора нет, радио тоже. Тоска, в общем. Время шло.

– Давайте поиграем в города, – нарушив гнетущую тишину, задумчиво сказал Виталя, рисуя на стекле пальму. – Я первый: Лос-Анджелес.

Спустя несколько минут безразличного молчания, я все-таки решил поддержать нашу увлекательную игру:

– Ебеня.

– Нету такого города, – пробубнил Виталя, немного поразмыслив. – И даже не на «с».

– Ебеня – это все населенные пункты, которые не наш город, навроде моего райцентра, – сказал я.

Мы закурили. За окном смеркалось. Хотелось есть, но у нас ничего не было, потому как все вкусности, которые мы привозили с собой из деревень, съедались уже на второй день, а возить с собой больше вкусностей было непросто и бессмысленно. Надо съедать все сразу, иначе отберут.

– Может к нашим девчонкам сходим? – вздохнул Виталя. – Погуляем с ними. Их общага не так далеко.

– Их двое, нас – трое. Тем более, у нас денег нет, – проворчал Леха. – Че мы к ним попремся?

Размазав окурок по пепельнице, я поднялся с кровати.

– Что-то ребятки, мы совсем приуныли. Пойду-ка, наверное, схожу я к отцу. Он на стройке работает. Тут недалеко. Денег возьму и обратно, в общагу.

– Я с тобой.

Леха подскочил с кровати и подошел к двери, чтобы обуться.