Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Перед тобой широкая стезя
Для громких дел и славных испытаний.

Великий духом жертвует собой
На поприще возвышенных исканий.

Привык я ждать, но там, где нет тебя,
Невыносима горечь ожиданий.

Даруй мне жизнь — немилость зла, как смерть.
Даруй мне свет, о солнца яркий пламень!

Приди ж скорей, о тот, чей гордый взгляд
Рождает в войске бурю ликований,

Кто в битве сердцем холоден, как лед,
Как будто смерть нема на поле брани,

Чей меч сметает полчища врагов,
Мешая в кучу кости с черепами.

Пределы, где бывал ты, бережет
Всесильная судьба от поруганий.

Там радость ярким золотом цветет.
Там туча льет вином, а не дождями.

Ты беспределен в подвигах своих,
И в щедрости тебе никто не равен.

Ты в дружбе — умиленье для друзей,
Ты в битве неотступен и всеславен.

Ты князь сердец, надежда для людей,
О Сейф ад-Дауля — меч, рассекший камень.

Могущество твое не одолеть,
Любви к тебе не выразить словами.

Разве в мире не осталось друга,
Что б помог избавиться от грусти?

Разве в мире не осталось места,
Где живут в согласии и дружбе?

Разве свет и мгла, позор и слава,
Честь и подлость — все смешалось в кучу?

Новая ль болезнь открылась людям?
Старым ли недугом мир измучен?

На земле Египта, где свободный
Одинок и сир, лишен приюта,

Восседает ворон в окруженье
Стаи сов, подмявших стаю уток.

Я читал хвалу ему. Приятно
Называть скопца великим мужем.

Говоря шакалу: «Ты проклятый!» —
Я б обидел собственные уши.

Потому уместны ли упреки?
Там, где слабость, жди напасть любую.

На кого пенять тому, кто молча
Проглотил обиду, — на судьбу ли?

Так ты утверждаешь, отмеченный лихом,
Что мы о войне не слыхали и слыхом?

Побойся Аллаха! И денно и нощно
Готовы мы биться отважно и мощно.

В бою применяя прорывы, охваты,
Мы множим во вражеском стане утраты.

Не нами ль племянник твой схвачен? Не мы ли
Мечами отца твоего заклеймили?

Разбитого войска покинув остатки,
Не ты ли от нас удирал без оглядки?

Грозить нам войною — смешного смешнее:
Мы связаны крепкими узами с нею;

Мы вскормлены ею, как матерью львята.
Презренный! Тебя ожидает расплата.

Состарилась ночь, побледнела, поникла устало,
И — неотвратимое — время прощанья настало.

Две ивовых ветви, что ветер колышет над лугом,—
Сплетаясь в объятьях, мы так упивались друг другом,

Так счастливы были, что, завистью черной объятый
Невольно от нас отвратил бы свой взор соглядатай..

Как быстро, о ночь, одеянье твое прохудилось,
Под краской линялой твоя седина обнажилась!

Но слух твой не будем язвить укоризненной речью.
Тебе же, о утро, ни слова привета навстречу!

Изъязвила бессонница веки мои.
Я взываю к тебе, благородный… Пойми:

Как ни тяжко влачить заточенье в темнице,
Мне случалось и с худшей бедой породниться;

Не единожды видел я смерть пред собой
И вовек: «Пощади!» — не шептал ей с мольбой.

Стрелам грудь подставляя на поприще брани,
С неизбежным концом я смирился заране.

Мне ль страшиться, что чашу сию изопью?
Лишь хотел бы, как братья, погибнуть в бою

На лихом скакуне, весь изрублен, иссечен,
А не здесь, христианами раненный в печень…