Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Хохотала красавица, видя, что я в седине.
«Черный дуб в серебре», — так сказала она обо мне.

Я сказал: «Нет, я молод! Еще ведь не старый я, нет!»
«То поддельная молодость», — резкий услышал ответ.

Ну так что же, ведь юностью я насладиться успел,
Был когда-то я радости полон и смел!

Был с хаттийским копьем {180} 180 Хаттийское копье. — См. выше, прим. к стр. 304 (см. коммент. 163 — верстальщик) . схож мой стан, и тогда
На щеках у меня не росла борода.

Вот я плачу и плачу, и облако плачет со мной.
Я-то плачу от страсти, а облако — шар водяной.

Мы не схожи друг с другом, но внешне как будто одно.
Туча скоро иссякнет, а мне перестать не дано.

Плачешь ты просто так, а меня заставляет беда.
Словно кровь, мои слезы, а слезы твои — как вода.

Ты пройдешь над страною, поля своей влагой поя,
А моими слезами напьется могила моя.

Дьявол душу мою покорил — и безумствовать стала она,—
Люди дьяволу преданы издавна.

Стал бы я добродетельным — но не позволит вино:
Красотою своей на павлина похоже оно!

Сохранилось вино с той поры, когда жил еще Ной.
А кувшин этот — мрак, свет в котором хранится дневной.

Открывают гяуры другие кувшины, а тут
Сохраняют вино, как невесту, его берегут.

То святое питье, о котором заботится всяк —
И священник, и все прихожане, и дьяк.

Дикий огнепоклонник вино называет огнем,
«Это кровь Иисуса!» — твердят христиане о нем.

А по-моему, это ни то, ни другое — оно
Просто чистое счастье, которое людям дано.

Загляни-ка в кувшин — он тебя поразит красотой.
Поразит красотой тебя пенистый кубок простой!

Так налейте, друзья, этот кубок, пусть пенится он.
Уже утро настало, стоит колокольный трезвон.

Так налейте же в кубок скорей золотого вина,
Чтобы вверх пузырьки поднимались, как жемчуг со дна

Ночь хорошей была, лишь одно мне не нравилось в ней
Что была коротка, — я б хотел, чтоб была подлинней.

Я ее оживлял, убивая, как плащ, я на руку мотал…
Рядом с кругом луны, вижу, солнечный круг заблистал

Это длилось недолго — мелькнула секунда одна:
Словно чаша воды, словно кубок вина.

О богатые люди, о гордая, мощная знать,
Вам дано измываться, приказывать, жечь и карать.

Вы, наверное, черти, принявшие облик людской,
Вы рабы своей похоти, полные скверны мирской.

Погодите — на небе восторжествует закон.
Мир уже подготовлен: отмщеньем беременен он.

С воинами из дерева бьются воины из огня,
Искрами рассыпается на поленьях броня.

Но вот поленья упали, путь открывая врагам,—
Так вот падает платье девичье к ногам.

Мы свернули на луг, на лугу же блестела роса,
Вдалеке среди мрака светилась зари полоса.

В полутьме вдруг нарцисс предо мною возник,
Как жемчужная трубочка, а посреди сердолик.

И на этом нарциссе глазам показалась роса
Вдруг слезой, увлажнившей подсурьмленные глаза.

Я антилоп увидел пред собой,
Что к озеру сошлись на водопой…

Они стремглав промчались в стороне,
Да быстро так, что показались мне

Полоской черною издалека,
Начертанной пером из тростника.

Это рыцарь! Из славных богатырей
Он, быть может, всех лучше — щедрей и храбрей.

Всем приносит богатства. И все-таки страх
Он вселяет на родине в маленьких птах.

Он вгоняет их в воду, слегка лишь пугнув!
Кровью жертвы окрашены когти и клюв.