Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

Увидев их, вздумаешь в облаке гула,
Что тайну коню кобылица шепнула!

В сомненье повергла нас гонка в чаду,
Ристалище храбрых, себе на беду;

Твердили одни: «Он подругу обставит!»
Другие: «Она его сзади оставит!»

Средь войска в лучах рассвета они увидели нас
Сверкающими, как злато, выставленное напоказ.

Был этот, всю землю заливший, рассвет яростно обнажен:
Ибо это блеснули наши клинки, выхваченные из ножон!

Непременно станут наши клинки причиной гибели их,
Ибо мы щеголяем в ярких шелках, затмевая всех щеголих, —

И спускаем с беснующейся тетивы тучи стрел, беспощадных притом,
А они от сечи укрытье найдут в холодке — за бегства щитом!

Мне сердце из огня извлечь какой наукой?
Изменница меня пытает смертной мукой!

Разлукою полны, увы, ее деянья,
Посланья ж влюблены — и в них обет свиданья!

Язычнице, господь ей страсть ко многим выдал,
Она же мой один, мой неизменный идол,—

О нет, не презирай любви моей блаженной,
Коварно не играй с моей душою пленной!

О ночь моя в Кархе {182} 182 Карх — один из кварталов в Багдаде. , останься такой, останься такой навсегда!
Но смей никуда уходить от меня, не смей уходить никогда!

Мнился посланец и мне возвестил, что, после разлуки и ссор,
Он непременно войдет в мой покой, внесет свой сияющий взор.

Войдя, она яблоко в смуглой руке надушенное держала,
Зубы ее были дивно остры, как скорпионовы жала!

Чтоб успокоить угрызений пламя,
Сей список, испещренный письменами,

Она мне примирительно вручила…
О, ежели б свернуть мне поручила!

Чтобы и я, в своей бесславной славе,
Поцеловать бы оказался вправе,

По праву исстрадавшихся в разлуке,
Писца очаровательного руки!

Душа моя исстрадалась по той, что не отвечает мне,
Эта мука из мук все муки мои превосходит вдвойне и втройне.

Я только сказал ей: «Ответь мне», — и вот она молвила мне в ответ:
«Ответ мой: нет, и ответа не жду от тебя на него, мой свет!»

О ты, надменная, на меня ты больно гневаться стала,
Будь мною довольна, ведь я теперь раскаиваюсь устало.

«Разлука с тобою убила меня», — сказал я, а ты рассердилась,
Но, если вернешься, невольный лжец, я сдамся тебе на милость!

Был счастья день, когда судьба моя забыла покарать меня жестоко,
Когда смежились веки бытия, когда ослепли очи злого рока;

Был день, когда, едва лишь пожелав, обрел я, усмирив души мятежность,
Вино, охапки благовонных трав, певуньи голос и любимой нежность!

Она, желанна для очей моих, подобно ясным звездам всеучастья,
Несла мне наслажденья краткий миг и обаянье истинного счастья.

Увы, мы были не наедине, был вежливый посредник между нами,
Словами он высказывал все то, что не могли мы выразить очами,

И мы решили встретиться опять, когда уснет свидетель нашей встречи
И снова будет ночь торжествовать, пришедшая к любимым издалече!

Распрощался я с вами, безмерно и скорбно печалясь,
Что ж, со мною с тех пор очень многие люди встречались,

Проклинали легко, восхваляли же несколько туго,
А плясали они на груди закадычного друга!

Собутыльника-друга я разбудил — и он на ложе привстал,
И на пламенный мой он откликнулся зов: к развеселому кубку припал!

Гибкость стана хмельного его спорит в дремоте мирской
С веткой зеленой в весеннем чаду, согнутой ветра рукой.