Мацуо Басё: По тропинкам севера

На одре болезни
В пути я занемог.
И все бежит, кружит мой сон
По выжженным полям.

Отправляясь в путь
Может быть, кости мои
Выбелит ветер… Он в сердце
Холодом мне дохнул.

Я встретил осень здесь в десятый раз.
Прощай, Эдо! На родину иду.
Но родиной я буду звать тебя.

Туман и осенний дождь.
Но пусть невидима Фудзи,
Как радует сердце она!

Грустите вы, слушая крик обезьян!
А знаете ли, как плачет ребенок,
Покинутый на осеннем ветру?

На самом виду, у дороги,
Цветы мокугэ расцвели.
И что же? – Мой конь общипал их.

Я заснул на коне.
Сквозь дремоту вижу далекий месяц.
Где-то ранний дымок.

Безлунная ночь. Темнота.
С криптомерией тысячелетней
Схватился в обнимку вихрь.

В долине, где жил поэт Сайгё
Девушки моют батат в ручье.
Будь это Сайгё вместо меня,
Песню сложили б ему в ответ.

Женщине по имени Мотылек
Воскурила аромат
Орхидея, чтоб душистыми
Стали крылья мотылька.

Листья плюща трепещут.
В маленькой роще бамбука
Ропщет первая буря.

Прядка волос покойной матери
Растает в руках моих, –
Так горячи мои слезы, –
Белый иней волос.

Селение позади бамбуковой чащи
Лук для очистки хлопка [75].
Звон тетивы, словно пенье струн, –
Здесь в бамбуковой чаще.

В саду старого монастыря
Ты стоишь нерушимо, сосна!
А сколько монахов отжило здесь,
Сколько вьюнков отцвело…

Ночлег в горном храме [76]
О, дай мне еще послушать,
Как грустно валёк стучит в темноте,
Жена настоятеля храма!

Источник, воспетый Сайгё
Роняет росинки – ток-ток –
Источник, как в прежние годы…
Смыть бы мирскую грязь!

На могиле императора Годайго [77]
На забытом могильном холме
«Печаль-трава» разрослась… О чем
Печалишься ты, трава?

Ты так же печален [78],
Как сердце погибшего здесь Ёсито́мо,
О ветер осенний!

Мертвы на осеннем ветру
Поля и рощи. Исчезла
И ты, застава Фува́! [79]

Нет, нет, я не погиб в пути!
Конец ночлегам на большой дороге
Под небом осени глухой.

Белый пион зимой!
Где-то кричит морская ржанка –
Эта кукушка снегов.

На утренней бледной заре
Мальки – не длиннее вершка –
Белеют на берегу.

Возле развалин старого храма
Даже «печаль-трава»
Здесь увяла. Зайти в харчевню?
Лепешку, что ли, купить?

Мне невольно пришел на память мастер «безумных стихов» Тикусай [80] , бродивший в былые дни по этой дороге
«Безумные стихи»… Осенний вихрь…
О, как же я теперь в своих лохмотьях
На Тикусая нищего похож!

Подушка из травы.
И мокнет пес какой-то под дождем…
Ночные голоса.

Эй, послушай, купец!
Хочешь, продам тебе шляпу,
Эту шляпу в снегу?

Даже на лошадь всадника
Засмотришься – так дорога пустынна.
А утро такое снежное!

Сумрак над морем.
Лишь крики диких уток вдали
Смутно белеют.

Вот и старый кончается год,
А на мне дорожная шляпа
И сандалии на ногах.

Чей это зять там идет?
Тестю несет на спине подарки.
Начинается год Быка [81].

Весеннее утро.
Над каждым холмом безымянным
Прозрачная дымка.

В храме молюсь всю ночь.
Стук башмаков… Это мимо
Идет ледяной монах.

Хозяину сливового сада
О, как эти сливы белы!
Но где же твои журавли, чародей?
Их, верно, украли вчера?

Посещаю отшельника
Стоит величаво,
Не замечая вишневых цветов,
Дуб одинокий.

Пусть намокло платье мое,
О цветущие персики Фусими [82],
Сыпьте, сыпьте капли дождя!

По горной тропинке иду.
Вдруг стало мне отчего-то легко.
Фиалки в густой траве.

Смутно клубятся во тьме
Лиственниц ветви, туманней
Вишен в полном цвету.

В полдень присел отдохнуть в дорожной харчевне
Ветки азалий в горшке,
А рядом крошит сухую треску
Женщина в их тени.

Такой у воробышка вид,
Будто и он любуется
Полем сурепки в цвету.