И тут только Старик и Охотник заметили обалденный запах, идущий от сковороды, что стояла возле камина на каменной подставке. Старик тут же вскочил, с неожиданной для его возраста прытью, и тут же, обжигаясь, стал накладывать себе в тарелку.
- Эта... – Охотник попытался приподняться.
- Да лежи уже. – Сара подала ему тарелку, уже наполненную мясом, – Подкрепляйся. Восстанавливай силы.
Когда все насытились, Старик снова попытался было завязать разговор:
- Вот ты про Америку говорил... Бог с ними с президентами... В России, как я слышал, тоже “дирижёров” хватало... Но ведь сильная держава была, правда? Насколько я помню – не было им равных?
- Торгашеская от начала и до конца. – Лениво ответил Охотник, которому стало не до разговоров.
- Но не могла же просто торгашеская держава так выбиться вперёд? Значит было что-то, что позволило совершить такой скачок?
- Ага. – Охотник явно засыпал. – Первая и Вторая мировые войны. Поставки оружия. Это раз. Два: во время второй мировой европейские толстосумы так пересрали за свои капиталы, что шустренько попереводили их за океан, поскольку имели все причины опасаться того, что дядька Гитлер не постесняется на правах победителя потрясти Швейцарию. Так и получилось, что пока Европа воевала – Америка жирела на её же добре. А в самих американцах нет ничего такого особого. Мне даже кажется, что если бы не эти войны, Америка так бы и осталась малоупоминаемой и ничем особо не выдающейся заокеанской страной. Как Канада там... как Мексика... Правда, Мексика – это текила и сомбреро, Канада – это обалденная природа и много снега, не меньше, пожалуй, чем в Сибири, ну и Америка была бы известна в своём роде... Гамбургеры там, бродвейские мюзиклы...
- Но Америка же тоже воевала, как мне известно.
- Ага. И теперь каждый американец уверен, что это именно его страна выиграла эту войну.
- А разве нет?
Но Охотник на это только криво улыбнулся, оглушительно рыгнул и махнул рукой. Глаза сами по себе закрывались, тело налилось приятной сытой тяжестью и ленью, и он решил не сопротивляться естеству – блаженно вытянулся, натянул одеяло до самого носа, и, икнув на прощание, тут же заснул.
Глава 4. Долгие вечера (день третий).
Пробуждения в пещере Старика были интересны тем, что не имелось никакой возможности сказать – ночь сейчас или день. Охотнику приходилось ориентироваться по своим друзьям из Ковчега. Если спали – значит ночь. Если бодрствовали – значит день. А Старика, похоже, мучила старческая бессонница. Да и Псы “ночью” уходили на охоту. В очередной раз открыв глаза, Охотник понял, что “на дворе” ночь.
Старик сидел в своём кресле и всё читал. Только сидел теперь лицом к Охотнику, а не к огню. Поэтому Охотник смог разглядеть название очередной книги и её авторство. Кажется, он читал такое, но точно не помнил. Вроде как старик читал книжку некоего писателя последних перед Апокалипсисом дней. Одного из многочисленной братии тех, кто подвизался на безудержном сочинении фэнтэзийно-фантастных сказок для детей и взрослых детей. Причём отличался тем, что выдавал продукт в объёмах невероятных. И книги его оказывались настолько же бездарненькими и скучными, насколько толстыми и многочисленными.
- Лучше бы ты Кафку читал, старый пень. – Пробурчал Охотник, глядя на Старика заспанными глазами через узкие щёлочки, образованные наплывающими друг на друга веками. Как понимал Охотник, такая странность организма происходит с ним от тяжёлой и сложной жизни последнего времени.
- Да чтоб тебя черти взяли. – Буркнул Старик не отрываясь от книги. – Вроде проще уже некуда, а ему опять не нравится.
- Вот потому и не нравится, что проще уже некуда.
- А я слышал, – сказал Старик, – что главное в книге – чтобы она интересной была, а остальное – неважно.
- И где ты там интересное нашёл? Невыразительная тягомотина в красочной упаковке. Бубль-гум для мозгов.
- А что в нём плохого? После трудного дня Кафка может и не пойти, а это – в самый раз. Не напрягаешься, отдыхаешь.
- Ага. И быстро привыкаешь. Недельку почитай такое, и Кафку читать уже никогда не сможешь – мозги закиселятся.
- Ты чего такой нудный, Охотник? Лежать скучно? Так мне тоже не в радость, что ты на моей кровати телеса свои раскинул. Мне вона приходится с молодёжью на полу дрыхнуть. А седина в бороду, как известно, – бес в ребро. Нет-нет, да ущипну Сарочку за филейную часть. А она от этого визжит. Мне-то без разницы – я уже не слышу почти ни черта, но Хаим ревнует.
Читать дальше