Unknown - converted_file_82a98b44

Он догнал её и загородил ей дорогу. Старуха в ответ на это прижалась к стенке и, дергая из стороны в сторону бельмастыми глазами, будто читая одну ей ведомую книгу, зашепелявила:

- Я ничего тебе не скажу, ничего, ничегошеньки, не скажу, не скажу, не скажу...

- Вот как? – Спокойно поинтересовался Охотник. – Значит тебе есть чего сказать?

- Ничего, ничего, ничего... – продолжала старуха.

- А ты знаешь, бабушка, что мои пёсики очень прожорливы?

Старуха резко замолчала, покосилась на Псов, потом начала вжиматься в стенку. Губы её затряслись, а глаза стали совершенно безумными. Охотник, глядя на неё, сильно засомневался, что Святая правильно оценивает ситуацию с перекрёстными зачатиями. Тем не менее, он мягким голосом продолжил:

- И уже долгое время они не кушали ничего, кроме перемороженного мяса, в котором уже ни вкуса, ни жизни... Им бы чего-нибудь эдакого... с тёплой кровушкой... пусть и старенькой...

Старуха сползла на пол и дёрнула рукой, видимо пытаясь перекреститься, но Поллукс навис на дней и оскалил зубы. Старуха замерла, а её губы часто зашевелились, шепча молитву.

- Ну так что, бабушка, – участливо спросил Охотник, опасаясь только одного – как бы старую, выжившую из ума ведьму удар не хватил, – ты случайно не видела Хаима и Сару?

- Храмовники, храмовники, храмовники... – заторопилась старуха, – увели, увели, увели...

- Куда? – Как можно мягче поинтересовался он.

- Верхний Храм, Храм Праздников и Казней, казней, казней...

Охотник похолодел.

- Казней?

- Да, да, да! – Старуха ощерилась. – Их казнят, казнят, казнят! Во имя Бога нашего всеблагого, во имя отца, сына и святого духа, аминь, аминь, аминь...

- За что их должны казнить? – Металлическим голосом спросил он.

- Ты проклят, проклят, проклят! Они были с тобой. Долго, долго, очень долго. Теперь они порченые! Тоже проклятые! Как и ты, как ты, как ты...

Старуха плюнула ему под ноги. Он же резко наклонился, схватил её за седые засаленные патлы, запрокинул ей голову и, глядя прямо в глаза, спросил:

- Где Храм?

- Не знаю, не знаю, не знаю. Этого не знаю. Наверху. Но больше не знаю, не знаю, не знаю...

Он отпустил старуху, выпрямился и брезгливо отёр руку о штаны. Казнят. Хаима и Сару. Это не укладывалось в голове. Этого не должно было быть. И за что? Только за то, что они жили с ним и помогали ему в меру сил? И что теперь делать? Он ничего не сможет изменить. Их слишком много, даже Псы не помогут. Но... но попытаться можно.

Кто ему Хаим и Сара и зачем он это делает, он размышлял уже на бегу. Размышлял безуспешно. Друзья? Вряд ли. Не так уж они и сблизились за это недолгое время. Он им чем-то обязан? Вряд ли. Не было бы их – были бы другие. Однако вот он несётся по коридору и собирается сейчас прорваться к Храму и остановить тех, кто собрался лишить их жизни. Но почему? Что они для него? Зачем ему связываться с местными обычаями и с теми, кто эти обычаи старательно поддерживает? Ведь скоро он просто уйдёт, чтобы никогда сюда больше не вернуться. Так он, вместо того, чтобы предоставить событиям возможность развиваться своим чередом, зачем-то готов кинуться грудью на защиту посторонних ему в общем-то людей. Что с ним происходит...

Рядом нёсся Поллукс. Немезида тоже бежала с другой стороны. Вот она что-то протявкала. Охотник не успел уловить смысл, но понял вопросительную интонацию. Поллукс отрывисто протявкал в ответ. Немезида ещё раз спросила, Поллукс опять ответил. На этот раз Охотник всё понял:

-Хорошие люди. Защита. (Поллукс)

-Убивать? (Немезида)

-Плохие люди. Смерть. (Поллукс)

-Вожак. Разрешение? (Немезида)

Поллукс открыл пасть, но Охотник сам не заметил, как прорычал на их языке: “Нападение. Смерть. Ненападение. Жизнь”. А потом чуть не споткнулся, осознав, что Поллукс уже ясно и чётко ответил на его вопрос: “хорошие люди”. Вот и всё. Так просто. Зверь, не забивая себе голову сложной мотивацией, уже всё для себя решил, пока он – человек – натужно пытался найти для себя какие-то там обоснования. “Хорошие люди”. Достаточно.

Когда до первого поста охраны осталось совсем немного, Охотник перешёл на скользящий и почти бесшумный бег. Псы тоже постарались подобрать когти и приземляться после каждого прыжка именно на подушечки. Таким образом им удалось незамеченными подобраться к стражам на расстояние одного броска. Стражей оказалось, как и в прошлый раз, двое.

Первый успел только бросить руку на рукоять боевого ножа, но Охотник обоими руками тут же ударил его в покрытую простыми доспехами грудь. Его веса, помноженного на скорость, хватило для того, чтобы стража основательно приложило о стену, возле которой он и стоял. Страж ударился не только спиной, но и головой и с глухим стуком упал на пол. Псы уже кинулись на второго, но Охотник приказал не трогать. А тот уже успел выхватить нож и даже ударить. Охотник ушёл вниз, под линию удара, перехватил руку противника своей правой рукой за запястье, дёрнул на себя, а левой нанёс удар снизу вверх по локтевому сгибу. Хрустнуло, страж вскрикнул, а Охотник, отпустив изувеченную руку, тут же перехватил его за горло и прижал к стене. Звякнул о камень стены металлический шлем, напоминающий древнеримский, только без “петушиного гребня”, из-под которого на Охотника уставились подёрнутые болью глаза.