Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

ненависть.

Негласное «рано или поздно».

А после вниз шагают Гекатонхейры.

На пиру Зевс признается: до последнего не знал, что

туда уйдут и они.

…когда Прометей после выхода из подземного мира

спросил наивно:

– А что теперь делать-то? – Посейдон посмотрел на

него как на безголового кентавра.

– Пить, – сказал он коротко.

Согласились все. Безропотно.

Потому что сил осталось только на это: устраивать

порядок в мире после того, что наворотили, сил не было.

Правда, Посейдон на скорую руку шарахнул трезуб-

цем, снимая Пелион с Оссы, и проложил проход по долине

новой полноводной реке – но тем дело и кончилось. Если

далее и принимались какие-то важные решения, то или

прямо на пиру, или между пирами.

– Нет, я не знал до последнего, – не сразу, ох, не сра-

зу Зевс выпил нужное количество и разродился этими

428

словами. – Что с ними можно знать? Теперь знаю. Наверное, они понимали, что если бы остались здесь…

Истерзанный войной мир не вынес бы еще и этого.

А может, Сторукие просто привыкли – если к Тартару

можно привыкнуть.

Не могли же они слышать это проклятое «Рано или

поздно!»

Время не желало идти ровно. Так и осталось разо-

рванным, словно в бою. Гестия, виснущая на шее: «Я знала, я знала!» – с отвычки обжигающая холодом и сладостью

изнутри первая чаша вина, Прометей понесся еще кому-то

помогать, Посейдон чуть заметно морщится, когда Зевс

тормошит его за плечи. Саданули какой-нибудь стрелой, а

может, копьем.

Нюкта и Гелиос сменяют друг друга, первая – охотно,

второй медленно, да и колесница едет по небу кривовато:

перебрал возница на ночном пиру у Зевса.

Рассыпались по столу гранаты. Сок из раздавленных

зерен собирается в алые лужицы. «А это тут откуда?» –

«Аида символ – его и спрашивайте!» Когда они успели стать

моими, эти гранаты? – ах да, щит… это вроде как Зевсу орла

тогда приписали.

Белоснежный кентавр – один из вожаков племен

– вздымает чашу, хочет сказать что-то, а из груди – побед-

ное ржание… Лежит сыр – белой, разрезанной на куски

Селеной-луной. Дышит чесноком пасть какого-то сатира –

тоже из вожаков.

Славит Зевса и Посейдона. И детей их.

Аида можно бы тоже прославить, да Тартар же его

знает, куда он опять запропастился, этот неуживчивый! А,

вон, в углу, цедит нектар с кислой рожей. Ну, и ему слава.

Кузня ходит ходуном, у Циклопов тоже праздник,

а в пиршественный зал (в залы! весь Олимп в пирах!) они

соваться не желают, дерут на части наскоро поджаренного

429

барана и уплетают, запивая, чем Гефест послал. Гефест по-

слал хорошо: Циклопы лоснятся и зовут присоединиться.

Да пируйте вы! Не хватало вам – неуживчивого. С

кислой рожей.

Нимфы и музы опять поют, только на этот раз что-то

грустное, о павших воинах. Презрительно поглядывает на

зацелованных нимф Афина. Артемида уже кого-то заподо-

зрила в покушении на себя, любимую, рвется убивать, брат

ее держит. Умная Афродита тем временем куда-то прячет

стрелы и лук.

И строит глазки Аресу – попутно.

Гомон, смех, песни пополам с рассказами о подвигах,

Пан страдает от памятной раны в ягодице и от похмелья;

звучит кифара Аполлона (все, сестра вырвалась, теперь

пусть лук поищет, а мы споем).

Нектар должен бы потечь из вен вместо ихора, кажет-

ся, ихора там уже не осталось.

И саднит левая ладонь, убраться бы совсем с этого не-

прекращающегося торжества, залезть в свой угол – нельзя!

Хоть в стороне, а сиди! Привыкай, победитель.

Делай праздничное лицо, а то…

– Брат, ты чего?!

– Скажите ему кто-нибудь, что война закончилась…

кто там ближе-то?

– Я пьян!

– И я пь-ян!

– Я вообще с-п-л-ю!

– Гермеса к нему пошли, Громовержец!

– Только… того, не забыть передать, что закончилось

в нашу сторону, а то он, кажись, совсем иначе думает…

Знал же, что доберутся. Нельзя было шлем надеть?

Поставил чашу с вином, попытался изобразить улыбку –

хуже стало.

– Ой-ей, что это у него с лицом?!

430

– Лучше б хмурился.

– Я такую рожу у Ареса видал, когда он в бой кидается…

– Когда это ты у меня такую рожу видал?! – разгневан-

ный Аресов глас.

– Да ладно вам! – это Зевс, конечно. Он уже успел с

утра потанцевать, дважды изменить Гере и сослать остав-

шегося в плену Тития в вечный мрак Эреба. Громовержец

сидит благостный и наконец освоившийся с победой. – Ему