Ахто Леви - Улыбка Фортуны

— Ну что за бестолочи! Бумага, — нравоучительно заявил Евгений, — это главное в жизни. Раз уж она в твои руки попала, она — сила. А всякую силу надо направлять на полезную деятельность. Силу нужно эксплуатировать.

И Евгений принялся объяснять Серому, что тот станет корреспондентом, пойдет на фабрику и представится. Он решил написать роман и для этого собирает материал. Необходимо перевоплощение. Пожалуйста! Выпишут Трудовую и, будь любезен, перевоплощайся на здоровье.

Серый обратил внимание присутствующих на тот факт, что справка выписана не на его имя. Но Евгений заявил, что исправить это — пара пустяков.

Тогда Серый сказал, что ни черта не смыслит в литературе. Евгений утверждал, что смыслить в ней и не требуется, потому что нет, мол, ни малейшей возможности знать всех мыслителей. К тому же нет никакой гарантии, что их всех читают, а если читают — читает ли их начальство и читает ли оно вообще? Чем больше начальство, полагал Евгений, тем больше у него дел и меньше времени на чтение.

Эту версию сразу же опровергла Галя, уверенная, что начальство все- таки читает, потому что у него замов разных полно.

От Рыжего после этого поступило весьма разумное предложение:

— Может, Серому тогда по замам ударить?

Евгений с этим согласился и выработал для Серого приблизительно такую стратегическую линию: появляется он у какого-нибудь зама и представляется корреспондентом, а Евгений — для страховки — фотокорреспондентом.

Серый мало придавал значения этим разговорам, но где-то в извилинах мелькало: «А почему бы не попробовать?» И мелькало вовсе не случайно. Когда человек всю свою жизнь рисковал, когда в нем, вопреки здравому смыслу, часто брал верх дух противоречия, нелегко ему сразу отвыкнуть от рефлекса авантюрной жизни. Да ведь и в вытрезвитель он попал не только за шляпу...

...Если бы меня спросили, как это было, почему это было, я не мог бы сказать ничего путного. Я действовал, словно лунатик, да и внешне на него, наверное, походил. Во всяком случае, когда я начал сознавать, что я делаю, я обратил внимание на то, что весь дрожу. Я испытывал страх — такого я не испытывал никогда. Шел дождь, и я радовался ему, как прежде, в волчьей ночи, и нужно было скрывать следы. Я шел к Днестру с тяжелым свертком, обернутым пледом.

Мы сидели в номере и пили вино. Это было очень хорошее вино, и его было много. Я пил с презрением, считая, что эта кислятина не в состоянии совладать с мужским организмом. Я ошибся, конечно. Люди эти, с которыми я пил, постояльцы в гостинице, были приезжие бездельники, они весь вечер обзванивали каких-то женщин, а я был уже в новой шляпе, которую до этого мы капитально обмывали в компании Карася. Каким образом я попал в этот номер, я и сам толком не знаю. А потом... Когда я оттуда ушел, меня как будто магнитом потянуло на четвертый этаж, где — я знал — в одной из маленьких кладовок стояла недавно купленная для гостиницы фарфоровая посуда — сервизы. Дверь этой кладовки открыть было легко. В ней я нашел старенький плед, в него погрузил посуду, почему-то всего было по десять штук — десять чашек, десять блюдечек, десять тарелок и что-то еще. Затем разорвал старую занавеску, соорудил веревку и, завязав узел, спустил его через окно во двор. А сам, закрыв кладовку, вышел через парадную дверь, мимо дяди Левона, отыскал во дворе сверток и пошел с ним в город. Зачем? Куда? Эти вопросы под проливным холодным дождем, угрожающим к утру превратиться в снег, понемногу отрезвляли мой помутневший ум, и тогда я начал сознавать, что несу в руках... краденое, которое нельзя уже вернуть хотя бы потому, что с ним не пройдешь мимо Левона. Страх парализовал меня, это барахло было мне совершенно не нужно, и трезвый я бы ни за что такого не сделал. Через пятнадцать минут сверток потонул в мутных водах Днестра, сопровождаемый проклятиями и молитвой, чтоб он никогда больше не вынырнул.

Рефлекс... Это, оказывается, не шутка. Вот чего следует опасаться. Никто же не поверит, что у меня не было ни желания, ни нужды красть, что делал я это как механизм, как робот, не до конца выключенный...

Когда Евгений извлек эту «справку», поначалу я испытал такой же страх, как тогда, ночью, обнаружив в руках сверток, от которого сами руки жаждали избавиться. Поначалу... Потом была реакция: век бы я не видел ни Рыжего, ни Евгения, но чем я лучше их? А если с помощью авантюризма устроиться на работу, которая будет по мне?!