Unknown - i 26e4bd29fedd5b52

песней.

164 Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время

Увидел Днепр и долгожданное освобождение от чуже-

земного ига: Как волны протекли века —

Века и бедствий, и печали,

И меч сынов, сынов рука

С тебя оковы рабства сняли.216

Спустя сто с небольшим лет этот сюжет и образ Днепра

как свидетеля войны, как символа временно захваченной, но непокорённой Родины, почти с точностью повторит-

ся в широко известной советской «Песне о Днепре» («Ой, Днипро, Днипро») Е. А. Долматовского и М. Г. Фрадкина.

Ведь Днепр — это ещё и символ непокорённого духа и сво-

боды:

А ты, о Днепр, как прежде резвый, дикий

Шуми заветною волной

И омывай Печерский крест златой!

— писал о нём в своём стихотворении «Киев» Стефан Гю-

тен217.

Пожалуй, редким исключением является образ Днепра, поданный Андреем Муравьёвым (1843 г.). Днепр у него со-

еди няет два пласта исторического прошлого: древнерусского

и казачьего. Это подлинный «орган Русской славы»: он поёт

Киеву «удивительную песнь о славных днях его юности», о битвах, красных девах, иноках. Но в эту могучую песнь вдруг

вплетается голос «мирного рыбака», качающегося на волнах

в «утлом своём челноке». Поёт рыбак «про буйные дни Гет-

манщины, как резались ляхи с ватагой казаков, и с крымца-

ми билась Сеча, а там по степям гайдамаки ходили!».

Такой синтетический образ Днепра отражает и русский

взгляд на Малороссию в целом. В главных чертах этот об-

216 Цит. по: Супронюк О. К. Указ. соч. С. 83–84.

217 Цит. по: Там же. С. 84.

Гоголь: триединство образа

165

раз традиционен. Русь здесь — основа, неизменное, и пото-

му неслучайно она сравнивается с «вечной» рекой; а казац-

кая Украина — это новое напластование и потому менее

основательное, менее прочное. Недаром её олицетворяет

мирный рыбак на «утлом челноке», плывущий по этой веч-

ной реке — основанию. И её история, её песнь — уже тоже

в прошлом.

И столь же традиционно для русского восприятия раз-

несение этих исторических периодов. «Какие две, раздви-

нутые веками эпохи сливаются здесь в один голос рыбаря

и реки, какой хаос событий и воспоминаний», — пишет

Муравьёв (выделено мной. — А. М.). Но несомненно здесь

и новое. То, что эти две эпохи оказались слиты в одном го-

лосе, звучащем «под одним серебряным покровом лунной

ночи, в виду… древних святилищ» Киева218. И здесь чув-

ствуется несомненное влияние Гоголя: и в том, что образ

Днепра оказался связан с казаками и недавней историей

края, и в почти прямых отсылках к гоголевской поэтике

днепровских пейзажей.

В описании рек Гоголем (помимо Днепра, это Псёл, Голтва, а также мельком упомянутый, но близкий ему

по семейной истории Днестр, по которому быстро несётся

«гордый гоголь»219) древний пласт истории, а также тандем

Днепр — Киев как место действия далёких предков не при-

сутствует. Днепр (или тот же Псёл) для него — это реаль-

ная река, но увиденная через призму личности автора и на-

строения его героев. Вот почему так много в его описании

поэтических приёмов: гипербол, аллегорий, делающих об-

раз рек романтическим.

«Любо глянуть с середины Днепра на высокие горы, на широкие луга, на зелёные леса! Горы те — не горы: по-

дошвы у них нет, внизу их, как и вверху, острая вершина, и под ними и над ними высокое небо. Те леса, что стоят

218 Муравьёв А. Н. Киев (в 1843 году). Киев, 1846. С. 6–7.

219 См.: Звиняцковский В. Я. Указ. соч. С. 298–299.

166 Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время

на холмах, не леса: то волосы, поросшие на косматой голове

лесного деда. Под нею в воде моется борода, и под бородою

и над волосами высокое небо. Те луга — не луга: то зелёный

пояс, перепоясавший посередине круглое небо, и в верхней

половине и в нижней половине прогуливается месяц»220.

А вот уже не такое образное, скорее, чисто географиче-

ское описание в духе путевых заметок, но оттого не менее

поэтическое. «В воздухе вдруг захолодело: они почувство-

вали близость Днепра. Вот он сверкает вдали и тёмною

полосою отделился от горизонта. Он веял холодными вол-

нами и расстилался ближе, ближе и, наконец, обхватил по-

ловину всей поверхности земли. Это было то место Дне-

пра, где он, дотоле спёртый порогами, брал наконец своё

и шумел, как море, разлившись по воле, где брошенные

в средину его острова вытесняли его ещё далее из берегов