Unknown - untitled

назначенный руководителем Бостонского симфонического

оркестра, рассказывал о музыке, которая только что была испол-

нена, я понимал, что представляет собой элитарная культура.

Я ощущал ее высокую серьезность и неотразимую тайну, откры-

тую для всех, но постижимую только немногими, «элитарным

сообществом, довольно снобистским, но к которому мог присо-

единиться любой, кому эти странности интересны», как напи-

сал Дуайт Макдоналд. Это отличалось от, скажем, поп-музыки

на радио. Но в чем была разница?

Увы, все попытки матери раздвинуть мои культурные гори-

зонты дальше поп-культуры ни к чему не привели. Симфониче-

ская музыка была великолепна, но дома я предпочитал слушать

только поп — «Битлз», CSNY , Woodst ock и «Волосы». Ближе всего

я подошел к опере, слушая «Томми», «Квадрафению» и «Иисус

Христос — Суперзвезда», с которыми познакомился в один-

надцать лет и которые наложили отпечаток Нового Завета на

депрессивный индивидуальный страх и псевдоаутентичность

фолк-рока.

Я без возражений соглашался, что классическая музыка на

порядок выше по качеству, чем поп, и что рано или поздно я

смогу оценить ее по достоинству. Поп-музыка была приколь-

ной, веселой, лиричной, открытой, честной, но в то же время

абсолютно фальшивой. Она был символическим языком для

выражения того, о чем не скажешь словами в реальной жизни, —

любви, боли, счастья. Если бы мне тогда сказали, что в тридцать

семь лет я все еще буду слушать поп-музыку, я бы не поверил (я

ведь не был идиотом). Но я знал и то, что, сидя без света в своей

комнате и слушая, как Нил Янг поет Sugar Mountain , я получал

66

опыт, который по своей важности и влиянию на мою жизнь

никогда не сравнится с миром культуры моих родителей.

Отец использовал свою одежду, чтобы передать мне культуру.

Я, в свою очередь, использовал одежду, чтобы противостоять

этим его попыткам. В детстве у меня было множество красивых

вещей, купленных родителями, но я делал все возможное, чтобы

их не носить. Не стараясь сделать это специально, я рвал шел-

ковую подкладку великолепного пальто из верблюжьей кожи, подаренного отцом, терял пуговицы от костюма Brooks Brothers , отрывал по швам карманы вечерних костюмов.

— Ты плохо относишься к своей одежде, — говорила мать.

И она была права. В том возрасте мой шкаф был объектом

применения злобы, которую я направлял на невинные пред-

меты одежды. Казалось, что внутри меня под всеми этими доро-

гими одеждами неистовствует, пытаясь вырваться наружу,

«грязный фермер». С другой стороны, мой брат, казалось, совер-

шенно безболезненно перенял отцовское отношение к одежде.

Его шкаф был своего рода подрост

ковой версией гардероба

моего отца. Мой шкаф был антигардеробом.

Родителей обрадовало, что, став взрослым, я приобрел раз-

меры и комплекцию отца. Конечно же, отец был очень дово-

лен. В детстве он не уделял мне много времени, потому что был

занят зарабатыванием всех тех преимуществ, которыми мы

пользовались. Мы никогда не играли вместе в мяч и не ходили

в походы — даже если у него было время, у него не было подхо-

дящей одежды для этого. Но теперь он был готов стать моим

другом и советчиком в искусстве одеваться так, чтобы добиться

успеха во взрослом мире.

Мать также была довольна. Ей, выросшей в бедности,

трудно было смириться с тратами отца на одежду, и ему даже

67

прихо дилось иногда тайком проносить в дом новые покупки.

По крайней мере сейчас, предполагала она, его безрассудная экс-

травагантность будет иметь практическую пользу: мне никогда

не понадобится покупать одежду самому. Я мог носить костюмы

отца, начиная с самых старых и постепенно продвигаясь по зам-

кнутому кругу его гардероба.

Вскоре после того как я переехал в свою первую квартиру в

Нью-Йорке, отец отвел меня к своему нью-йоркскому портному

Бернарду Везерхиллу, чтобы подогнать для меня парочку костю-

мов. Ателье располагалось на втором этаже на одной из цен-

тральных улиц без всякой рекламы — только табличка с именем

на стене дома, мимо которой вы проходите каждый день, даже

не замечая ее. Делавший обмеры мужчина был пожилым седо-

волосым англичанином. Его несколько сутулая фигура есте-

ственным образом соединяла в себе классовое почтение и груз

многолетних наклонов при обмерах юных джентльменов вроде