Unknown - [Zamaleev A.F.] Lekcii po istorii russkoi filosofi(BookFi.org)

165

или математика". Политика - дело избранных, и прежде всего одного лица, монарха. Для Флоренского фигура монарха имела сакральное значение: "...самодержавие царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из внерелигиозных посылок, имеющих в виду общественную или государственную пользу". Монарх действует на основании "интуиции", он занят не выяснением того, "что уже есть", а "прозрением" в то, "чего еще нет". Это лицо "пророческого склада", "ему нет необходимости быть ни гениально умным, ни нравственно возвышаться над всеми"; для него достаточно осознавать свое право творить новый строй. Это право - сила гения, оно "одно только нечеловеческого происхождения, и потому заслуживает названия божественного". Роль монархической власти особенно возрастает в переломные моменты истории, о чем свидетельствует трансформация большинства политических систем XX столетия в сторону единоличного правления. Примерами могут служить Муссолини и Гитлер. Вероятно, в этом же ряду подразумевался и Сталин; во всяком случае, Флоренский, рассуждая о попытках "человечества породить героя", недвусмысленно намекал: "Будущий строй нашей страны ждет того, кто, обладая интуицией и волей, не побоялся бы открыто порвать с путами представительства, партийности, избирательных прав и прочего и отдался бы влекущей его цели".

Государственный строй СССР представлялся Флоренскому сугубо авторитарным 2. Политика отделялась от всех других областей общественной жизни и строилась на основе предельной централизации. Все остальное должно было быть "децентрализуемо, но опять на начале систематически проведенного единоначалия, а не в духе демократическом". Отношение центра к автономным республикам предполагало проведение двоякого рода тенденций: с одной стороны, самой широкой "индивидуализации" отдельных республик во всем, что непосредственно не затрагивало целостности государства, а с другой - безусловной "унификации", подчинения всех основных политических программ центру, верховной власти. Автономные республики избавлялись от "сепаратистских стремлений и неясной мечты о самостоятельности". Каждая из них обретала собственное "предназначение", с учетом особенностей и специфики своего исторического развития. Не оставалось места для уравнительного единообразия: скажем, "от евреев можно получить нечто большее, чем колхозы". В целях укрепления политической централизации предусматривалось сохранение общегосударственного языка, каковым признавался "русский литературный язык". По мнению Флоренского, он не совпадал с "разговорным языком великорусских масс". Даже "специфическим" русским шрифтом, на его взгляд, являлся не "гражданский", а "церковнославянский". Желая

166

четче отличить общегосударственный русский язык от "великорусского диалекта", он предлагал все названия железнодорожных станций в РСФСР писать не только гражданским, но и церковнославянским шрифтом.

На основе подобных преобразований СССР должен был трансформироваться в "самозамкнутое" государство. В нем получал реализацию "принципиальный запрет каких бы то ни было партий и организаций политического характера". Флоренский считал, что оппозиционные партии только тормозят деятельность государства; партии же, изъявляющие "особо нарочитую преданность", попросту излишни, ибо развращают власть, разлагают политическую систему. Зато всячески поощрялись организации бытовые, религиозные, научные, культурно-просветительные; они придавали разнообразие общественной жизни, усиливали воспитательное значение культуры. Однако и здесь требовался "политический надзор", дабы не нарушалась "демаркационная линия", разделяющая политику от культуры.

Политическая философия Флоренского была во всех отношениях не только консервативна, но и реакционна, что несомненно составляет глубокую загадку его трагической личности.

4. Теория "всемирного народоустройства ". В атмосфере гулаговского бесправия вызрела еще одна политологическая утопия, которая в отличие от сугубо прагматических построений Флоренского, была всецело проникнута высоким гуманизмом и религиозным этицизмом. Речь идет о теории "всечеловеческого братства", созданной Д.Л. Андреевым (1906-1959), автором единственного в своем роде трактата "Роза мира" (1991).

Вглядываясь в реалии XX в., Андреев приходил к апокалиптическому ощущению времени: "...я принадлежу к тем, кто смертельно ранен двумя великими бедствиями: мировыми войнами и единоличной тиранией". Его особенно удручало то, что человеческая культура, даже в своих высочайших проявлениях, как религия и наука, бессильна противостоять необычайно возросшей мощи зла, его способности "маскироваться", "подменять" добро. В людях постепенно угасает "стремление к всемирному", они все более разобщаются на враждебные сообщества, усиливая "деспотические образования", т.е. государства. Конечно, сущность государства не сводится к одной только тирании. На протяжении целых веков оно выступало "единственной неуклонной объединительницей людей", предотвращая от них опасность хаоса и войн. Но государство "цементировало общество на принципах насилия", вовсе не заботясь о нравственном содержании своих деяний. В результате восторжествовало властное, деспотическое начало. Так возникли современные "государственные громады", хищные по своей природе, чуждые идеалам мира и социальной гармонии. В их распоряжении оказались наука и техника, служащие им с такой же покорностью, с какой церковь служила феодальным владыкам. Каждое их достижение, каждый успех немедленно обращается против "подлинных интересов человечества", отдаляет "путь ко всемирному единению". И не благо