к вечеру, - кажись, заблудились. Покрутившись немного, они тут, же и уехали.
Давешний темноволосый парень появился, когда сторожа в слободе забили колотушками.
Расселся с удилищем на берегу Яузы, под самыми монастырскими стенами, и давай таскать
карасей.
С того берега реки раздался птичий свист. Парень прислушался и тоже посвистел в ответ.
Ночь нависла над городом, полная луна виднелась в разрывах легких облаков. Ни звука, ни
движения – только изредка залает собака, заскрипят ворота, пропуская подгулявшего
хозяина, да плеснет хвостом саженная рыбина, уходя на глубину в Москве- реке.
Сверху, из монастыря, засвистели, - тихо, почти неслышно. Парень бросил удилище, и,
подбежав почти к самой стене, принял разматывающуюся сверху веревочную лестницу.
Человек, - ровно темный паук ползет, - спускался по ней медленно, молча, и парень,
держащий лестницу, оглянулся – не видит ли кто, не забрел ли к монастырю какой
случайный пропойца, али тать?
Юноша принял на руки человека – истощенного, в монашеской одежде, со следами побоев
на лице, и, поддерживая, повел его к лодке, где уже сидел один из давешних купчиков, что
на пустошь заезжали.
- В воду не упади только, - шепнул юноша. «Услышать – несдобровать нам».
- Погоди, - монах сильнее оперся на его плечо. «Ногу ломали клещами, ребра – тоже,
дышать, - и то больно».
- Потерпи, сейчас положим тебя на дно, тряпьем прикроем, так легче будет, – успокоил его
юноша.
- Поторопись, Степан, что тащитесь, - недовольно сказал сидящий в лодке. «Нам бы вниз по
реке уйти, сколь есть возможность, пока темно еще».
- Так нога у него сломана, - сказал Степан Воронцов. Он аккуратно уложил монаха на дно и
накрыл его припасенными тряпками.
- Давай на весла, - буркнул купец. «Грести надо что есть силы, выдюжишь, Степа?».
Юноша лишь хмыкнул. Старший мужчина ловко вывел лодку на середину Яузы и пустил ее
вниз по течению. Оба гребца молчали, пока не оказались в темном просторе Москвы-реки.
- Сколько стоило-то? – прервал молчание младший.
- Есть там один отец келарь, - сплюнул за борт старший, - рожа алчная, поперек себя шире,
ряса на загривке трескается.
- Нектарий, - донесся со дна лодки слабый голос монаха. «Велел меня соленой рыбой
кормить, а воды не давать. Еще и приходил в узилище-то, приносил кувшин с водой
холодной и пил у меня на глазах, а я в дерьме своем лежал, черви уж в ранах ползали».
- Ты тихо, тихо, - наклонился к нему старший. «Ветерок вона видишь, какой, свежий, ты
дыши, а как к берегу пристанем, там возок нас ждет, отвезем тебя в тайное место, там
полечишься, в себя придешь».
Монах затих, а Степан Воронцов испытующе посмотрел на старшего гребца.
- Мог бы сам-то за весла и не садиться, - сказал юноша. «Мало нас, молодых, что ли. Да и
опасно тебе – узнают еще».
- Вас-то много, только, Степа, надежных мало. Тебя, али меня на дыбу вздернут, мы молчать
будем – сам знаешь почему. А будет ли кто иной молчать – неведомо. И головы-то
покатятся, и не только наши, – пожилой человек помолчал, и, вдохнув полной грудью ночной
ветер, сказал:
-А хорошо, Степан, на реке-то. Ты не был под Казанью, молодой еще, а там Волга не чета,
Москве – с одного берега другого не видно. Так бы и плыл по ней до моря Хвалынского, а
там и куда дальше.
Степан Воронцов только вздохнул и приналег на весла.
Перед самым рассветом лодка пристала к заброшенной, трухлявой пристани у крутого
косогора. Наверху, в сосновом лесу, уже распевались птицы да тихонько ржали кони.
Выбравшись на берег, пожилой гребец сильно оттолкнул лодку.
- Пусть себе плывет, - сказал он, наблюдая, как удаляется челнок по течению. «Свое
отслужила».
Маленького роста человек бросился помогать им. Совместными усилиями трое мужчин
уложили монаха на пол возка, окружив его подушками да одеялами.
- Вы со Степаном в возке поезжайте, Матвей Семенович, - сказал пожилой. «Ты, не в обиду
тебе будь сказано, человек книжный, ученый. Лучше вон с ним, - пожилой кивнул на возок, -
побудьте».
- Разве ты не устал, столько грести, да сейчас еще по колдобинам трястись? –
запротестовал Башкин.
- Зря я, что ли, такой здоровый уродился? – чуть улыбнулся пожилой. «Все, по коням,
светает уже. Остановят нас – мол, инока сродственника больного везем, на излечение к
чудотворной иконе. А ты, - обратился он к монаху, - потерпи, дороги тут не самые гладкие, а
кони эти у меня хоша и невидные, да резвые. Зато мигом доедем».
Читать дальше