Andrew - o 8b191ad8675a2039

сейчас, зная, что Федор говорит чем-то в крестовой горнице с людьми, что остались после

празднования именин, Феодосия чувствовала себя спокойно.

- А, может, и всю жизнь так проживу - подумала она, раскрывая Псалтырь. «Бог – он ведь в

душе человеческой, что ему эти доски, раскрашенные да камни, главное – чтобы не

забывали мы Его, а как тут забыть, коли нет и дня, чтобы Он о себе не напомнил».

- Вот ты, Матвей Семенович, - донесся до Феодосии снизу, через половицы, громкий голос

мужа, - говоришь, мол, холопов на волю распустить. Как же без холопов-то? Сказано ведь:

«Сим молитву деет, Хам пшеницу сеет, Яфет власть имеет». Получается, это что, мне,

боярину, самому за соху встать?

- А еще сказано, Федор Васильевич, - услышала Феодосия другой голос, звонкий, будто

мальчишеский, - возлюби ближнего своего, как самого себя. Разве нет? А мы Христовых

рабов у себя рабами держим, а Христос всех братией называет.

- И, можно подумать, ты, Матвей Семенович, отпустил своих холопов? – рассмеялся

Вельяминов.

- Я так им сказал, - ответил неизвестный Феодосии боярин. «Были у меня на вас кабалы

полные, так я их изодрал. Кому из вас у меня хорошо – живите, а кому не нравится – идите,

куда хотите».

- И сколько у тебя осталось? – вмешался чей-то еще голос.

- Кое-кто остался, а кто ушел, не в этом же дело. У нас же как – мы ж не только с полными

кабалами людей в рабстве держим, но и с нарядными, а кто и беглых людей в холопы

обратно записывает. Грызем себя и терзаем, остается только и смотреть, чтобы не съели

друг друга. Иисус разве это заповедовал?

Феодосия, сняв сапожки, босиком, тихо прокралась по лестнице и приникла ухом к двери.

- Говорил я с двумя латынниками, так читали они мне писания покойного Мартына Лютера, и

сказано там, что благое благодеяниями прирастает. Я и записал это.

Боярыня услышала, как тот же звонкий, ломкий голос, запинаясь, читает: «Квиа пер опус

каритатис кресит каритас...»

- Э фит хомо мелиор, - закончила она, распахнув дверь. «Ибо благодеяниями

приумножается благодать и человек становится лучше».

В крестовой горнице наступила тишина, только трещали фитили свечей, да было слышно

неровное, взволнованное дыхание застывшей на пороге женщины

- Не говорил ты мне, Федор Васильевич, - нарушил молчание боярин с мальчишеским

голосом, - русоволосый да голубоглазый, небольшого роста, - что дочка твоя по латыни

разумеет.

- Жена это моя, - буркнул Вельяминов. «Федосья, говорил же я тебе – присмотри, чтобы

не мешали нам!»

- Так разве я мешаю? – пожала плечами Феодосия. «Послушать-то интересно».

- Не твоего ума это дело, - проворчал ее муж. «Шла бы к себе лучше».

- Не моего ума! – прищурилась Феодосия и Федор, глядя на нее, понял, что сглупил.

«Ты уж прости меня, Федор Васильевич, но кто из вас тут латынь-то знает, окромя меня? А

уж тем более язык немецкий. А ведь Мартын Лютер, он ведь не только свои тезисы написал,

о коих ты, боярин, - чуть поклонилась она в сторону незнакомца, - говорил сейчас, но и

Библию на немецкий язык перевел!»

- Права-то жена твоя, - повернулся боярин к Вельяминову. «Можно будет, как я думаю, ей

послушать, вот только...» - он замялся.

- Ежели по тайности что, - обиженно сказала Феодосия, - так я уйду, вы только скажите.

- Да вот как раз, - замялся Вельяминов, помолчал и вдруг – все собравшиеся вздрогнули, -

стукнул кулаком по столу: «Что это за жизнь, когда от своей жены прятаться надо! Смотри,

Федосья, не проговорись только, Прасковье, али еще кому. Женщина ты разумная, а в деле

этом нам одним не справиться».

Феодосия опустила голову и почувствовала, что жарко покраснела. «Хорошо хоть, темно в

горнице, не видно, - подумала она. «А я от него таюсь, и дальше таиться буду. Не таиться –

изломают на колесе или сожгут в клетке. Ох, Федор, Федор, а ты-то мне самое, сокровенное

доверяешь».

- Это, Федосья, Башкин, Матвей Семенович, - указал ей муж на русоволосого незнакомца, -

боярин московский. «Ты, Матвей Семенович, обещал рассказать-то про исповедь свою

великопостную».

- Так вот, - начал Башкин, - пришел я Великим Постом к священнику Благовещенского собора

отцу Симеону, и сказал ему, что надобно не только читать написанное в евангельских

беседах, но и выполнять на деле. Потому что как я думаю – все сперва исполняйте сами, а

потом и учите. Ну и про холопов тоже ему сказывал.

- А что «Апостол», забрал его у тебя отец Симеон? – спросил Башкина неизвестный