Andrew - o 8b191ad8675a2039

- Сговорились мы сегодня ехать на мечах упражняться, батюшка, для того и кольчуга, -

Матвей взглянул на отца и поразился тому, как изменилось его, всегда спокойное лицо.

- Садись, - Федор указал на лавку, - хочу сказать тебе кое-что.

Матвей покорно сел. «Глаза-то у него Грунины, - вдруг подумал Федор, «ишь, какие, ровно

лесной орех».

- Мать твоя покойница перед смертью взяла с меня обещание, Матвей, - начал Федор, - и

обещание это я намерен выполнить».

- Что ж было то за обещание, батюшка?

- Обещал я матери твоей жениться после ее смерти, - резко ответил ему отец.

- Не могла, - голос Матвея прервался, - не могла матушка тебе такого сказать! Любила она

тебя, как же она могла!»

- Дурак ты, Матвей, - вздохнул Федор, - и не гневаюсь я лишь только потому, что молод ты

еще. Как вырастешь, - поймешь, что любящее сердце, - оно не о себе думает, а о том, кого

любит. Да и что я тебе все это рассказываю, - решение-то я принял уже, да и ты уже скоро

взрослым станешь, своим домом заживешь, с мачехой видеться будешь редко.

- Кто же она, батюшка? – осторожно спросил Матвей.

- Видел ты ее, ближняя боярыня царицы, Тучкова Феодосия, новгородка. Вдовеет она, уж

больше года.

- Как вы скажете, батюшка, так оно и будет, - поклонился, вставая Матвей. «Воля ваша».

- Ну, иди, - отпустил его Федор.

Матвей с почтением поцеловал ему руку, и боярин подумал, что, благодарение Богу, вроде

бы и обошлось.

-Любит он мать-покойницу, конечно, - Федор велел слуге принести перо и чернила, - писать

грамоты. «Так на то она и мать. Женить бы его, да вроде рано, пятнадцать годов только,

года бы еще три-четыре погулять парню. Да и неизвестно, как царь Иван Васильевич на это

посмотрит, а против царя идти – не враг я себе.

Ах, Феодосия, Феодосия, что же ты со мной сделала, сероглазая? Борода у меня уже в

седине, а с тобой – словно мальчишка. Скорей бы уж повенчаться, что ли. Еще и от

будущего тестя жди теперь ответа.

Оно, конечно, Никита Григорьевич не откажет – знатности у меня поболе, чем у него, да и

богатства немало, однако же, все равно – жди. А так бы я хоть завтра взял Федосью, хоть в

одной рубашке, да хоша бы и без нее».

И тут такие мысли пришли в голову боярину Вельяминову, что писать с ними в голове

грамоты было уж совсем невместно.

По дороге на двор Матвей злобно отпихнул сапогом собаку. Черно ругаясь – про себя, - он

вскочил на поданного коня.

-Они еще и детей, небось, народят, - думал он, размахивая налево и направо хлыстом, и

отпихивая нищих, жавшихся к стременам богато убранного седла. «Пойти что ли, к царю

Ивану да пожаловаться? Невместно, кто я перед ним? Отрок неосмысленный, что батюшка

скажет, то и велено делать. Ну, подожди, отец, придет еще мое время.

-А эту, - Матвей обозвал ее совсем уж грязно, - с этой надо осторожнее. Не ровен час,

побежит к царице, слезы будет лить. В конце концов, недолго мне осталось при отце быть.

Надо во дворец переселяться, и то царь Иван неохотно от себя отпускает.

-Нет, осторожно, осторожно надо – велят понести образ на венчании, - понесу, еще велят

что – сделаю. Не противиться. А потом, как время мое настанет, наплачутся они. Я

наследник Вельяминовых, другого сына не будет, пока я жив».

Если грамотцу старшему сыну своему, иноку Вассиану, боярин писал недолго, то над

посланием к будущему тестю пришлось Федору изрядно покорпеть.

Надо было расписать все свое родословие – до седьмого колена, перечислить угодья и

усадьбы, и упомянуть, что, буде на то воля Божия, и народятся у Феодосии дети, то будет

отписано им это, и это и еще вот это.

Делить наследство Федор не хотел, да и не мог, – Матвей, как единственный сын, получал

после его смерти все, однако же, были у боярина деревеньки с душами, доставшиеся ему от

сродственников по линии матери. Их-то и надо было закрепить за будущими детьми

Феодосии.

Царские гонцы, меняя лошадей, добирались до Новгорода за пять дней.

«И то хорошо, что лето сейчас, - подумал Федор, запечатывая грамоту. «Была бы осень, или

весна, долгонько бы пришлось ответа ждать, по распутице».

Феодосия, сидя при свече в своей горнице на усадьбе у родственников, тоже писала.

-Человек он, кажется, хороший, хоша же, конечно, тайны открывать я ему не буду. Как ты,

батюшка, и заповедовал мне, иконы я дома держу, в церковь хожу исправно, а что у меня на

душе – то лишь дело мое и Бога Единого. Ежели Он даст нам с Федором детей, то потом