Andrew - o 8b191ad8675a2039

перевернулась.

Словно несли боярина кони по зимней дороге – и страшно, и сладко, и дух захватывает, и

хочется увидеть, что там дальше, за слепящей стеной метели.

Вот и сейчас он сидел, бросив большие руки на чистую льняную скатерть, и смотрел на

образ Богородицы в красном углу напротив. Невместно было и думать так, но помстилась

она Федору Феодосией – то, же тонкое, северное лицо, большие глаза, смиренно

наклоненные вниз, к младенцу Иисусу.

Он услышал скрип двери и перевел взгляд – она стояла в проеме, высокая, ставшая еще

выше из-за парчовой кики, и на ее бледных щеках горели два алых пятна.

- Здрава будь, боярыня, - сказал он, поднимаясь, и услышал, как предательски хрипло звучит

его голос.

- И ты здрав, будь, боярин Федор Васильевич, - сказала она, глядя на него прозрачными

серыми глазами, и шагнула к нему, под защиту его взгляда, - никто еще не смотрел на нее

так,- будто на чудотворную икону в церкви.

-Не было бы в горнице Воронцовых, - подумал Федор, - встал бы я на колени перед такой

красой и не поднимался бы более до дня смерти моей.

Они сели друг напротив друга и Феодосия склонила голову, - не было мочи ее видеть его

лазоревые, наполненные мольбой глаза.

Оба молчали, пока под каким-то предлогом Воронцовы не вышли из палаты, и не остались

Федор с Феодосией одни.

За окном клонился к закату длинный, московский день, а они все молчали, не глядя друг на

друга.

- Так что же, Феодосия Никитична, - сказал, не глядя на нее, Федор, - какое будет твое

решение? Вот я весь перед тобой, лет мне немало, - на шестой десяток скоро перевалю,

сыны у меня взрослые, один монашествует, другой при царе Иване Васильевиче, хозяйство

у меня большое…

- Не ради хозяйства я, - сказала Феодосия, почувствовав, как надломился весенней

тростинкой ее голос, - да, Федор Васильевич, думаю, и ты не ради хозяйства….

- Нет, - сказал он глухо, ощущая, как кровь, - горячая, темная, не поднимавшаяся в нем с того

времени, как слегла покойница Аграфена, - бросилась ему в голову. Он сцепил под столом

пальцы, и вонзил ногти в ладони, - до боли. «Не ради хозяйства я, боярыня Феодосия».

- Я хоть и вдовею, Федор Васильевич, но, по-хорошему, с моим отцом тебе стоило бы

поговорить. Путь до Новгорода не близок, но грамоту с гонцом послать, по-моему, надо тебе.

– Феодосия взглянула искоса на Федора и опять опустила голову.

- А ты-то как, боярыня, располагаешь? – прямо спросил Федор. «Люб я тебе, али нет?»

- Был бы не люб, разве ж я согласилась бы говорить с тобой? – ответила ему вопросом

Феодосия. «И то мне по сердцу, что ты не сваху заслать решил, а хотел поговорить со мной

вначале».

- Располагаю я, боярыня, что говорить нам с тобой будет, о чем до конца жизни нашей –

прав я али нет? – усмехнулся Федор.

- Ой, как прав, боярин! – Феодосия тоже рассмеялась, и, услышав ее смех, Прасковья

Воронцова, стоявшая у двери в соседней горнице, облегченно перекрестилась.

-Пошли им, Всевышний, брак честный, да ложе безгрешное, - пробормотала она.

Вернувшись, домой, Федор Вельяминов послал слугу за Матвеем. Застать сына дома было

все сложнее, он дневал и ночевал в покоях царя Ивана, но не сказать ему о предстоящем

браке отец не мог.

-С Вассианом проще, - размышлял боярин, меряя шагами крестовую палату, - пошлю

грамотцу в Чердынь, да и дело с концом. К тому же он инок, монах, от мирской нашей жизни

отрешен, наследства ему не надобно. А вот с Матвеем надо говорить осторожно. Бог его

знает, будут у нас с Феодосией дети, али нет. С покойником Тучковым вон семь лет прожила,

и не понесла. Конечно, могло статься и так, что в том Федосьиной вины не было, да и не

ради детей я на ней женюсь.

Однако, думая об этом, боярин вдруг поймал себя на том, что представляет себе ту, что

совсем недавно видел в горнице Воронцовых – в парче и шелках, с убранными, покрытыми

волосами, так, что ни единого локона не было видно, - совсем в другом обличье.

Он покраснел, как мальчишка, и не заметил вошедшего в горницу Матвея.

- Звали, батюшка? – вежливо, вполголоса, спросил отрок.

- Да, - Федор провел рукой по лицу, и, словно проснувшись, посмотрел на сына. Высокие

каблуки сафьяновых сапог, воротник ферязи, расшитый жемчугом, поднят вверх, на пальцах

– перстни, волосы длинны и подвиты.

- Кольчугу-то ради чего надел? – хмуро спросил Федор, заметив, как поблескивает металл в

разрезах ферязи. «Ты же при царе Иване Васильевиче, кто тебя тронет?».