Andrew - o 8b191ad8675a2039

- Так может, Федосья, ты хоть их приструнишь? Правда, вон какие-то тряпки грязные

валяются – Анастасия указала в угол опочивальни, где было кучей свалено ношеное белье.

«Как тут еще клопы не завелись – ума не приложу!»

-Ну, мух-то и так хватает, – сухо заметила Феодосия, убирая таз с полотенцем. «Вот

что я вам скажу, государыня-матушка, берите возки и поезжайте на день в Коломенское. Там

тишина, не то, что здесь, в Москве — гвалт беспрестанный. Отдохнете, искупаетесь — с

такой жарой, говорят, вода в реке, будто молоко парное. А я останусь, да и уберемся тут, как

следует».

Прасковья Воронцова, готовившая в соседней горнице платье царицы, замерла,

прислушиваясь, с летником в руках. «Самое время», - подумала она, «без лишних ушей оно

и легче завести разговор».

Когда возки, груженные царицей, ближними боярынями, мамками и сенными девками

медленно поползли через наплавной мост, соединявший Тверскую и Серпуховскую дороги,

Прасковья с Феодосией согнали в покои царицы прислужниц и начали уборку.

Сами боярыни заперлись в опочивальне царицы и принялись за разбор ее платьев –

Анастасия, ровно малый ребенок, едва поносив, бросала в угол покоев опашени с

драгоценными камнями и расшитые летники.

- А что, боярыня, - сказала Прасковья, искоса взглянув на Феодосию, - долго ль еще вдоветь-

то располагаешь? Не пора ли тебе своим домком зажить?

- Да вот, - Феодосия вздохнула, - свахи-то ездят к моим сродственникам, да не пригляделся

мне никто. После Васи покойного и думать ни о ком не хочу.

- Лукавишь, боярыня, - Прасковья усмехнулась, и перекусила нитку, которой пришивала

пуговицу к опашеню, крепкими белыми зубами, - ой, лукавишь.

- Ты, Прасковья, сколько лет с мужем живешь? – спросила Феодосия. «Пятнадцать вроде?»

- На Красную горку пятнадцать было, да – ответила Воронцова.

- И, сколь я помню, говорила ты, что замуж тебя родители не неволили, мол, ежели придется

человек по сердцу, так дадим свое благословение?

- Верно, - сказала Прасковья, и вдруг вспомнила лето после венчания, жаркий июнь в

подмосковной вотчине Воронцовых, и аромат цветов на том самом лугу, где в полуденной

хмари и понесла она своих близнецов. Было ней тогда чуть менее пятнадцати, а Михайле –

семнадцать, и были у нее волосы черны, ровно вороново крыло, а глаза сияли нездешней

лазурью.

- Так вот и меня батюшка не неволил, - сказала Феодосия, и удивилась тому, что боярыня

Воронцова будто слезу сморгнула с прекрасных очей. «Тяжеленько мне, боярыня, Васю

забыть, не так уж много времени и прошло».

- Однако ж, - твердым голосом ответила Прасковья, «не думаешь же, ты, Федосья

Никитична, век бобылкой жить? Опять же, ты не у себя в дому сейчас, и не в родительской

вотчине, уж, казалось бы, надо и свое хозяйство заводить».

- Так вот и сватают все на хозяйство-то, Прасковья Ивановна, да у кого жена преставилась,

и с детками ему одному не управиться, - вздохнула Феодосия. «Не ради меня самой сватают,

боярыня».

- Есть один боярин, - начала Прасковья неуверенно, - роду хорошего, богатый, и хоть и

вдовец, но сыны у него уже взрослые, один монашествует. К царю он близок, а насчет

хозяйства – не ради оного тебя сватает, а потому, что видел тебя».

- Но не говорил же! – Феодосия смяла в руках царицыну рубашку. «Как же можно девицу али

вдову сватать, даже, словом с ней не перемолвившись! Не кривая, не косая, и, слава Богу! А

вдруг я дура набитая, али двух слов связать не могу. Да, впрочем, у вас тут на Москве это

все равно – у вас жены сидят, аки колоды, в теремах, к людям им хода нет».

- А ты, матушка-боярыня, не серчай, а далее послушай, - мягко остановила ее Прасковья.

«Боярин тот – сродственник мой близкий, и ежели ты хочешь с ним встретиться, то готовы

мы с Михайлой пособить.

- Наедине, что ли? – ахнула заалевшая щеками Феодосия. «Невместно же!»

- Нет, конечно. Но и поговорить, коли друг другу по сердцу придетесь, можно будет. Только

вот, Федосья Никитична, должна я тебе сказать сразу, что не молоденек боярин-то.

- Ну, я тоже не слеточек какой, - рассмеялась Феодосия.

- В два раза тебя старше, - жестко сказала Прасковья. «Брат мой двоюродный, Федор

Вельяминов. Ну, так что сказать мне ему, боярыня?»

Феодосия еще гуще заалела, и прикусила нежную губу. «Хотела бы я с ним свидеться» -

едва слышно, опустив голову и отворотив взгляд, ответила она.

Позже Феодосия вспоминала дни, проведенные ею до встречи с Федором, как наполненные