Andrew - o 0a115616b968c99b

давали.

Федор наклонился и, поцеловав рыжие кудри, велел: «Беги домой, сыночек, скажи, что мы

задержимся немного».

-Хорошо, батюшка, - тот улыбнулся, и, сняв передник, аккуратно свернув его, - выбежал в

арку, что вела со двора к Большому Каналу.

-И руки помой! – крикнул ему вслед Федор, и, как всегда, подумал, провожая глазами его

голову: «Господи, спасибо тебе».

Джованни прыгнул в гондолу, что ходила между берегами Большого Канала, и, обернувшись,

замер – белый, мраморный фасад палаццо Калерджи уходил ввысь, среди колонн и арок,

под окном, виделась выбитая надпись: «Non Nobis Domine».

Мальчик опустил руку в прозрачную, теплую воду, и, услышав клики чаек, что парили над

Каннареджо, шепнул: «Город, весь на воде. А я не верил».

Он до сих пор, иногда, просыпаясь рано утром, подходил к окну своей детской. Внизу чуть

плескался канал Сан-Поло, вдали, над крышами, был виден купол собора и Джованни стоял

просто так, несколько мгновений, глядя в нежное сияние рассвета. Красная, охряная

черепица крыш начинала сиять под лучами солнца, с канала был слышен скрип уключин, с

кухни чуть тянуло кофе и свежевыпеченным хлебом, - а он все стоял, смотря на город,

боясь, что он закроет глаза - и тот исчезнет.

Джованни быстро взбежал по широкой, каменной лестнице на второй этаж, и улыбнулся – у

их двери стояло блюдечко с молоком.

Большой полосатый кот, с достоинством подняв голову, посторонился и Джованни крикнул с

порога: «Мама Лиза!»

-Что, мой хороший? – Лиза, вытирая руки холщовым полотенцем, выглянула в переднюю.

«Папа просил передать, что они чуть позже будут, - Джованни вдохнул запахи еды, и,

облизнувшись, спросил: «А можно хлеба с маслом? А то я проголодался».

-Ну конечно, Джованни, - Лиза выглянула на лестницу и строго сказала коту: «И все на

сегодня, завтра приходи».

-Он придет, - Джованни посмотрел на свои руки, испачканные известкой. «Я сейчас умоюсь,

мама Лиза. А что на обед? – он улыбнулся, и Лиза, закрывая дверь, рассмеялась: «Ризотто

с креветками, жареные сардины, и рагу из говядины. И пирожные твои любимые, с

миндалем».

-Вкусно, - сказал Джованни и подумал, чуть вздохнув: «Пирожное мама Лиза не даст сейчас,

конечно, нечего и просить. Ну да ладно, зато, наверняка, мне потом больше останется,

взрослые сладкое не любят».

-Я сейчас, - пообещал он, и, зайдя в свою детскую, - большую, светлую, выходящую окнами

в сторону лагуны, - остановился на пороге. Ноги тонули в персидском ковре, игрушки были

аккуратно разложены по сундучкам, в углу, рядом с маленьким столом и креслом, которые

ему сделал отец, стоял мольберт.

Джованни взял тетрадь, и, развернув ее, хмыкнул: «А по арифметике задания я все уже

сделал, батюшка доволен будет. Только французский язык остался, ну да это после обеда».

На стене висела маленькая картина в золоченой раме – черноволосая, стройная женщина,

сидела, подперев щеку рукой, глядя на серую голубку, что клевала зерна рядом с ней.

Мальчик, на мгновение, погрустнел и вспомнил тихий голос отца: «Вот, видишь, я написал

твою маму, чтобы ты всегда ее помнил. У меня тоже, - он указал на маленькую икону, что

стояла на его рабочем столе, - твоя бабушка перед глазами».

Джованни шепнул: «Все хорошо, мама», и, пройдя в умывальную, рассмотрев поближе свои

руки, подумал: «Под ногтями мыть не буду, все равно никто не заметит».

Лиза взглянула в окно кухни и замерла – над Венецией играл чудный, темно-красный,

пронизанный золотом закат. Она вдохнула свежий, соленый ветер с лагуны, и вдруг

вспомнила летнюю, жаркую, томную ночь, распахнутые в тишину спящего города ставни и

голос мужчины рядом - чуть дрожащий, прерывающийся, молящий.

Она улыбнулась, и, пройдя по коридору, постучала в кабинет к мужу. «Очень хорошая книга,

- Федор отложил «Идею универсальной архитектуры» Скамоцци, и повернулся к ней, - надо

будет ее с собой взять, в Лондон».

Лиза присела на ручку его кресла, и, взглянув в голубые, искрящиеся золотом глаза, сказала:

-Сундуки я уже отправила, так что, как только вы готовы будете, можно выезжать. В Падую,

потом во Флоренцию, а оттуда – в Париж и Амстердам.

-Спасибо, - он кивнул, и подумал, смотря на каштаново-рыжие, светящиеся медью локоны,

вдыхая запах вербены, горько подумал: «Господи, ну виноват я, знаю, ну сделай так, чтобы

она меня простила. Пожалуйста».

Лиза вдруг прикоснулась к его щеке, - он вздрогнул, - и шепнула: «Пойдем спать, Федя. И