Andrew - o 0a115616b968c99b

помнят ничего. Мне еще нескоро на постоялый двор возвращаться, - юноша взглянул на

утреннее солнце за окном.

Поляк нежно покраснел и пробормотал: «Я с удовольствием, пан Стефан…»

Когда они вышли на Рыночную площадь, Степа порылся в кармане, и, бросив голубям зерен,

подставил нежную, изящную ладонь. Белый голубь взлетел на его руку, и юноша,

обернувшись к Вольдемару, подняв тонкую, темную бровь, - лукаво улыбнулся.

-Я бы вас так написал, пан Стефан, - отчаянно сказал поляк. «Вот так, с голубем, и чтобы

солнце в волосах играло, как огонь».

Птица, затрепетав крыльями, ушла в наполненное теплом, небо, и Степа, следя за ней

глазами, спросил: «А у вас же, пан Вольдемар, наверняка и своя мастерская есть, вы ведь

старше меня, мне и семнадцати не было».

-Мне девятнадцать, - юноша все смотрел на него, и, потом, спохватившись, сказал: «Да,

есть, конечно, пан Стефан…

-Ну, - Степа отряхнул руки, все еще улыбаясь, - так я вам потом смогу позировать, пан

Вольдемар. Ну, после того, как мы с вами прогуляемся. Пойдемте, - он кивнул на Суконные

ряды, - будете моим проводником.

-Конечно, - ответил поляк, все еще не сводя с него глаз. «Конечно, пан Стефан».

На блестящем, отполированном паркете валялись обрезки атласа. Лиза посмотрела на

ткани, что были разложены перед ней, и сказала портнихе: «Вот этот шелк, сапфировый, и к

нему – кружево, темного золота. Сейчас же корсеты с глубоким вырезом шьют, да?

Портниха кивнула и умильно добавила: «С такой грудью, как у пани, да будет мне позволено

сказать, грех закрывать вырез кружевами. Пустим по краю, а воротник я отдельный выкрою.

И рукава узкие сделаем, как положено. Подол разрежем, посередине, чтобы кружево на

нижних юбках было видно. И чепцы я вам тоже сделаю, кружевные. А что с шубкой?

-Вот этот бархат, - Лиза показала на медный отрез. «И соболями подбейте, мы отсюда в

Амстердам поедем, там хоть и не холодно, но сыро. И берет, к ней сделайте, с перьями».

Стукнула дверь, и дочь, появившись на пороге, сказала: «Там обувщик пришел, мерку

снимать, кружевница с бельем, и еще одна дама – с притираниями и ароматическими

эссенциями».

-Вы тогда, пани, - обернулась Лиза к портнихе, - пока измерьте пани Марию, - она указала на

девочку, - ткани для нее мы потом выберем.

В боковой комнате, на большом столе черного дерева уже были расставлены серебряные

флаконы и коробочки.

-Все итальянское, пани, - подняла бровь высокая, изящная женщина. «Прямо из Флоренции к

нам везут».

Лиза нагнулась, и, вдыхая запахи цветов и трав, вдруг подумала: «Господи, все кончилось.

Спасибо тебе, Господи. Надо для пани Мирьям еще подарок выбрать, хотя то, что они для

нас сделали – сие ничем не измеришь. Ну, все равно, - она закрыла глаза, чувствуя, как

сладко кружится голова, - надо».

-Эссенцию вербены, - твердо сказала Лиза, - мыло миндальное, пасту миндальную для рук и

еще, - она указала на флакон, - эссенцию лаванды. Это в подарок, для подруги моей, она

тут, в Кракове живет. И еще, - женщина задумалась, и шепнула что-то торговке на ухо.

-Есть, конечно, - ответила та, потянувшись за отделанной эмалью коробочкой. «Бальзам

отличный, у меня его все больше дам берет, - женщина улыбнулась. «Знаете, турки хоть и

нехристи, но у них в гаремах, говорят, женщины очень ухожены, ну, да у нас теперь тоже, -

торговка вздохнула, - и мыться стали, а не только себя духами поливать, как во времена

родителей наших».

-Вы тогда запакуйте все и отправьте на постоялый двор пана Анджея, что у аббатства

братьев-доминиканцев, - распорядилась Лиза. «Пан Теодор Корвино и семья, - она

потянулась за бархатным мешочком с золотом и расплатилась с торговкой.

Опустив руки по запястье в тонкие, брюссельские кружева, Лиза глубоко, счастливо

вздохнула и сказала: «Две длинные сорочки, и три – короткие. Ну и носовые платки,

конечно».

Когда она вышла в переднюю, Марья сидела в кресле, поставив ногу на деревянную

скамеечку. «Пани, - обувщик поднял голову, - вас-то мы и ждали. Туфли на каблуке сделаем,

как сейчас носят, и украсим розами из кружев».

Лиза опустилась рядом с дочерью, и, шепнула ей: «Ты что такая хмурая?»

Марья скосила на мать синие, большие глаза и вдруг улыбнулась: «Ничего я не хмурая,

просто волнуюсь, все-таки четыре года пани Мирьям и ее мужа не видела. А где батюшка?»

-Оставил Степу в Мариацком костеле, а сам с Петей пошел серебро выбирать, в подарок