Andrew - o 0a115616b968c99b

-У меня других не бывает, - буркнула травница. «Однако, сей сбор, что просите вы – это

дорого стоить будет, травы-то редкие, боярин».

Он поднялся, и, наклонившись, одним неуловимым движением приставил ей к спине кинжал.

«Я ведь знаю, Агафья Егоровна, - услышала она спокойный голос, - что вы и невинных

людей вашими снадобьями пользуете, да так, что их в сыру землю вскорости зарывают. Так

что ежели не хотите жизни лишиться, - давайте мне то, что прошу я, и быстрее».

Белая кошка озабоченно мяукнула, и Агафья тихо сказала: «Коли дам вам то, что нужно –

отпустите?»

-А как же, - лениво согласился боярин. «Отпущу, и более вы меня не увидите. И я вас, - он

усмехнулся, - тако же. Давайте, начинайте, - он подтолкнул ее кинжалом в спину.

-Взрослому али дитю давать будете? – деловито спросила Агафья, разложив перед собой

холщовые мешочки. «Ежели дитю, три ложки, хватит, чтобы заснул и не просыпался более,

никогда, а с двух ложек – сутки проспит, а то и больше. А взрослому - флягу небольшую».

-Да, - вспомнил Федор, - дядя Матвей же мне рассказывал, как ему в Разбойный Приказ

питье принесли, перед казнью. Да такое хорошее, что он только на третьи сутки и очнулся,

уже в кладовой, в усадьбе нашей. Ах, матушка, матушка – была б ты рядом, все легче было

бы.

-Вот и все, - сказала травница, подвигая ему мешок. «Идите, боярин, дай Бог, не свидимся

более».

-Не свидимся, - согласился Федор, и, спрятав травы, пригнув ее голову к столу – женщина

даже не успела закричать, - вонзил кинжал ей в шею. Кровь хлынула густой, черной в свете

свечи струей, и, кошка, брезгливо отряхнувшись, - выскользнула в сени.

Федор подождал, пока травница затихнет, и, достав из седельной сумы мешок с порохом –

щедро посыпал им выметенный пол. Он взял свечу, и, выйдя в сени, - бросил ее в горницу.

Порох занялся сразу, и мужчина, усмехнувшись, увидел, как белая кошка, взобравшись на

забор, следит расширенными, огромными глазами за пылающей избой.

Уже сталкивая лодку в реку, он обернулся – зарево видно было даже отсюда. Федор опустил

руки в темную, прохладную воду, и, смыв с них кровь, перекрестившись, подумал: «Вот и

все».

Эпилог

Краков, Царство Польское, август 1613 года

-Вы покричите, пани Мирьям, - ласково попросила акушерка. «И ложитесь уже, хватит вам

расхаживать».

-Так легче, - женщина встряхнула замотанным шелковым платком головой, и, наклонившись

над столом, упираясь в него руками, позвала: «Хаим!»

-Я тут, милая, - донеслось из-за двери. «Меир за детьми присматривает, не волнуйся.

Младшие спят уже. Может быть, воды тебе принести, я тут, за дверью, кувшин оставлю.

Жарко ведь».

Акушерка стерла пот с высокого, белого, без единой морщины лба, и сказала: «Принесите,

пожалуйста, рав Горовиц, такая духота, даже вечером».

Она выскользнула за дверь, и, глядя в обеспокоенные, темные глаза, улыбнулась: «Да все

хорошо идет, не волнуйтесь, все-таки семнадцатый ребенок, будет быстро».

-Быстро, - пробормотал Хаим Горовиц и вздохнул: «Все равно, я велел детям Псалмы

читать, ну, на всякий случай».

-Не помешает, - согласилась акушерка и сказала: «Вы зайдите, трогать ее вам нельзя уже,

но хоть так – ей легче будет. Я сама на кухню спущусь».

Он остановился у двери, и, как всегда, подумал: «Господи, какая она красавица. Как я ее

люблю».

-Что там, - тяжело дыша, сказала Мирьям, - со сватами нашими? Договорились вы о

приданом? Так неудобно, что у меня схватки за столом начались, я, конечно, извинилась, но

все равно…

-Договорились, конечно, - кивнул Хаим. «Тот дом, что они за Ривкой дают – рав Шмуэль

сказал, что как раз после праздников его отделывать закончат, можно будет туда мебель

перевозить, белье постельное, серебро…, А на Хануку пусть венчаются».

-Хорошо, - Мирьям все стояла, опираясь на стол. «Хаим…- она закусила губу, - оттуда, -

женщина махнула рукой в сторону окна, - ничего не было?»

Он покачал головой и ответил: «Нет. Уже и не надо ждать, Мирьям».

Жена стукнула кулаком по столу, - сильно, - и рав Горовиц вздрогнул. «Это, - четко,

раздельно сказала Мирьям, - мой сын, Хаим. Я буду его ждать столько, сколько надо. Хоть, -

она прервалась и застонала, прижавшись щекой к столу, - всю жизнь».

-Конечно, конечно, милая, - торопливо сказал муж. «Ты только не волнуйся, пожалуйста, ты

же рожаешь».

Акушерка занесла в опочивальню серебряный кувшин с водой и вздохнула: «Идите, рав

Горовиц. Прогуляйтесь, что ли, вон, светло еще на дворе».