Andrew - o 0a115616b968c99b

очень красив вечером».

-С удовольствием, - Степа рассмеялся и добавил: «Пойдемте на реку, там у вас очень

уединенно, даже и не скажешь, что город рядом. А потом можем к вам в мастерскую

заглянуть, ну да впрочем, - юноша провел рукой по рыже-золотистым, длинным локонам, -

мы тут еще две недели, так что, пан Вольдемар, вы еще успеете написать мой портрет. Ну,

если вы не раздумали, - добавил юноша.

-Нет, конечно, пан Стефан, - тихо, серьезно ответил юноша. «Я был бы очень рад. С реки

очень хороший вид на Вавель, наш замок, там когда-то жил король Генрих, ну, француз, что

нами правил. Это давно было, еще во времена родителей наших».

-Вы мне должны все рассказать, - велел Степа и юноши, свернув в узкую, освещенную

факелами улицу, - пошли к реке.

Рав Горовиц услышал чье-то дыхание у двери, и, не поднимая головы от раскрытого тома,

удивленно сказал: «Меир? Мы же с тобой закончили заниматься, да и все спят уже. Ты тоже

ложись, мальчик, а то завтра с утра рано в синагогу идти, еще маме с младшими помочь

надо».

-Это не Меир, - раздался холодный, звонкий голос.

Она стояла в дверях – в шелковом, отделанном кружевами платье цвета старой бронзы. Рав

Хаим посмотрел на каштаново-рыжие, чуть вьющиеся волосы, что спускались ей на плечи и

растерянно пробормотал: «Мария…»

-Можно сесть? – она все смотрела на него синими, большими, серьезными глазами.

-Конечно, - кивнул рав Горовиц.

Девочка устроилась в большом кресле, и, расправив подол платья, сложив руки на коленях,

сказала: «Я хочу стать еврейкой».

-Деточка, - изумленно сказал рав Горовиц, - ты же еще ребенок, не стоит сейчас об этом

говорить…

-Очень даже стоит, - Мария взглянула прямо ему в глаза. «Вы не думайте, рав Горовиц, - она

вздернула изящный подбородок, - я знаю, что это долго. Вот я и хочу начать – прямо

сейчас».

Он поднялся, и, пройдясь по кабинету, остановившись у серебряного, с горящими свечами

канделябра, подумал: «Да что это у них, в крови, что ли? Прадед ее, сколько таился, Мирьям

мне говорила? Почти в шестьдесят лет в Святую Землю поехал».

-Деточка, - рав Хаим повернулся к ней, - зачем тебе это, милая? Ты христианка, крещеная,

вот и оставайся такой.

Мария тяжело вздохнула, и, накрутив на палец каштаново-рыжий локон, ответила: «А зачем

праотец Авраам поверил в Единого Бога, рав Горовиц? Я решила, и я это сделаю – если и

не сейчас, - она чуть раздула ноздри, - так позже, когда вырасту. Но спасибо, что выслушали,

- она поднялась, и рав Горовиц вспомнил: «Тяжелы для Израиля геры, словно чесотка».

-Ох, верно, - усмехнулся он про себя, и, улыбнувшись, сказал: «Ты подожди, деточка,

присядь».

Девочка послушно опустилась в кресло, и, внезапно, страстно, сказала: «Я читала, рав

Горовиц. От Писания, про Руфь-праведницу. Она же сказала: «Куда ты пойдешь, туда и я

пойду, твой народ будет моим народом, а твой Бог – моим Богом». Так же и я, - она

сглотнула и добавила: «Вот. Вы не думайте, я не отступлюсь»

Рав Горовиц почесал бороду и сказал: «Вот что, деточка. У тебя отец есть, мать, ты все-таки

еще дитя, - он поднял руку, увидев, как Мария открыла рот, - и тебе надо будет в семье жить,

не одной»

-У вас же есть родственники в Амстердаме, - отозвалась Мария. «Это и наши родственники

тоже, мне Элияху рассказывал. Госпожа Мирьям, ну акушерка, она – кузина моей мамы».

-Да, да, - пробормотал рав Хаим, вздохнув, и, поднявшись, развел руками: «Но ведь это, же

долго, деточка, лет шесть, не меньше. Ты, по нашим законам, только в двенадцать станешь

совершеннолетней».

-Я, - сказала Мария, тоже встав, - не тороплюсь, рав Горовиц. А вы, как шабат закончится,

напишите мне записку к раввину в Амстердаме, знаете же вы его?

-Как чесотка, - вспомнил рав Горовиц, и, обреченно ответил: «Знаю».

Федор проснулся, и, еще не открывая глаз, пошарив рукой рядом, вспомнил: «Да, Лиза с

Марьей же у Горовицей ночевать остались».

От шелковой подушки пахло вербеной, и он, подняв веки, потянувшись, зажег еще свечей.

Альбом лежал на персидском ковре рядом с кроватью. Постоялый двор спал, и Федор,

прислушавшись, улыбнулся, - из полуоткрытой двери комнаты сыновей доносилось

спокойное, ровное, дыхание мальчиков.

Он взглянул в раскрытое окно – ночь была жаркой, томной, в кромешной тьме кое-где

мерцали огоньки факелов, и, пристроив тетрадь удобнее, стал рисовать.

Женщина стояла, выпрямившись, - высокая, с узкими бедрами, и маленькой, острой грудью,