Unknown - 7f4e8b64-5b06-4464-8069-7c0694bf4f77 out

— Совсем нет. Какая разница? Через три месяца все это не будет иметь значения. Кому какое дело, что мы стали мужем и женой чуть раньше, чем это позволил чиновник из Министерства?

— Суть же не в этом... Видишь, я опять пытаюсь убедить себя, что все в порядке, — и не могу. Для меня это важно. Для меня правильное и неправильное имеют значение.

— А для меня уже нет. Минни, не бывает правильного и неправильного. Кто устанавливает рамки и какое право он имеет навязывать их нам? Я слишком долго жил с маглами, я слишком долго думал на их манер. Знаешь, как мне было страшно, когда я стал наконец решать сам за себя? Ждал, что в любой момент небо разверзнется, и меня поразит молния, или явится дьявол и утащит меня в ад... Что ты смеешься?

Он коснулся губами ее щеки.

— Очень страшно было. Но я ни минуты не жалею. Свобода — не самая ласковая подруга, но жить без нее невозможно. Все равно что без воздуха. Даже если на улице мороз, ты же не будешь закладывать окна кирпичом и не перестанешь дышать? Так и здесь.

— Ты опять за свое! При чем тут свобода? Если для тебя все дороги одинаковы, ты не сможешь сдвинуться с места. Так вечно и останешься в одной точке, даже если тебе будет казаться, что ты бежишь изо всех сил. Понимаешь?

— Подожди. Я, наверное, плохо объяснил. Вот смотри: все действия равноценны, но мы выбираем то, что нам выгодно или к чему лежит душа. Что значит — не сдвинешься с места? Каждый выбор создает целую сеть новых возможностей, новых тропинок. А если все время думать, хорошо или плохо поступаешь, то всегда будешь идти одной колеей, как лошадь с шорами на глазах.

— Да нет же! — Минерва села в кровати, опираясь на подушку. — Все наоборот! Тот, кто поступает плохо, сам лишает себя выбора. Например, честный человек может заняться, чем угодно, а у вора нет ни минуты покоя — ему нужно беспокоиться, куда сбыть краденое и как бы не попасться... Если его поймают на месте преступления, ему придется убить человека, чтобы сбежать. Придется, понимаешь? Вор не свободен. Он не может делать, что хочет, у него всего один путь. А у тех, кто знает, что хорошо и что плохо, их тысячи.

Том поежился и, укрыв Минни потеплее, положил голову ей на плечо.

— В этом что-то есть. Чем чаще выбираешь неправильно, тем ближе тупик, да? Я подумаю над этим.

Его рука скользнула по ее плечу, коснулась груди. Минерва коротко вздохнула и закусила губу.

— У нас очень мало времени...

— Я знаю. Я уже совсем скоро уйду.

— Это опять будет больно? — спросила она, глядя, как по потолку расползается розовое пятно от первых солнечных лучей.

— М-м... Не знаю. Может быть. Наверное, тебе нужно время, чтобы привыкнуть.

— Хорошо. Знаешь, это должно быть, глупо, но мне даже хочется, чтобы было больно. Словно так я смогу лучше тебя запомнить и никогда не забывать.

— Ты говоришь так, будто мы собираемся расстаться.

— Нет. Но иногда мне становится жутко. Все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Как во сне. Я проснусь, и сон закончится.

— Ты начинаешь думать так же шиворот-навыворот, как и я. Наверное, это заразно. Рэй сказал бы, что тебе надо срочно съесть конфетку.

Она чуть-чуть улыбнулась.

— Я так и сделаю... потом. Будь осторожен.

— Конечно.

Минерва чуть подвинулась, чтобы ему было удобнее...

Я изо всех сил старался "проснуться", вынырнуть из воспоминания. Даже голова закружилась. Потом меня ослепил солнечный свет, с оглушительным шумом вернулись звуки птичьих голосов и шелест листьев. Головокружение было такое сильное, что я чуть не упал на траву.

— Прости, — мне было ужасно неловко. — Я не должен был это видеть.

— Да я сам виноват. Не сумел вовремя "обрезать" воспоминание. Наверное, потому, что мне самому хотелось там остаться…

Том рассеянно улыбнулся, словно все еще был далеко отсюда.

Я оперся спиной о поваленное дерево и закурил.

— Ты думаешь, то, что сказал Брединг о Дамблдоре, — правда?

— Он был в этом уверен, насколько я понял по его мыслям.

— Мало ли кто в чем уверен? Дамблдор не производит такого впечатления.

— Никто не производит, — ответил Том, пожав плечами.

— Даже если это правда, что это нам даст?

— Ну, как же. Мы теперь знаем уязвимое место Дамблдора. Подумай только: заместитель директора школы — извращенец. Какой будет скандал, если об этом узнают родители учеников!