О. Генри - Воробьи на Мэдисон-сквере - английский и русский параллельные тексты

А потом появились люди, те, кто спозаранку идет на работу, - хмурые, угрюмые, они проходили мимо, бросая на меня косые взгляды, и всё торопились, торопились, торопились. And I got my theme cut out clear from the bird notes, and wrought it into a lesson, and a poem, and a carnival dance, and a lullaby; and then translated it all into prose and began to write. И я отчетливо уловил в птичьей песенке свою тему и преобразил ее в притчу и в стихи, в праздничную пляску и в колыбельную песню; а потом перевел все это в прозу и принялся писать. For two hours my pencil traveled over my pad with scarcely a rest. Два часа кряду карандаш мой без роздыха бегал по листкам блокнота. Then I went to the little room I had rented for two days, and there I cut it to half, and then mailed it, white-hot, to the Sun. Потом я пошел в комнатку, которую снял на два дня, сократил написанное вдвое и свеженькое, с пылу с жару, отослал почтой в "Сан". The next morning I was up by daylight and spent two cents of my capital for a paper. Назавтра я поднялся чуть свет и потратил два цента из своих капиталов на газету. If the word "sparrow" was in it I was unable to find it. Если и было в ней слово "воробей", мне не удалось его отыскать. I took it up to my room and spread it out on the bed and went over it, column by column. Я вернулся с газетой в номер, разостлал ее на кровати и просмотрел всю, столбец за столбцом. Something was wrong. Где-то произошла осечка. Three hours afterward the postman brought me a large envelope containing my MS. and a piece of inexpensive paper, about 3 inches by 4-I suppose some of you have seen them-upon which was written in violet ink, Три часа спустя почтальон принес мне большой конверт, в котором находились моя рукопись и листок дешевой бумаги размером примерно три дюйма на четыре - наверно, кое-кому из вас случалось видеть такие листки, - на котором лиловыми чернилами было написано: "With the Sun's thanks." "Редакция "Сан" возвращает с благодарностью". I went over to the square and sat upon a bench. Я пошел все в тот же сквер и сел на скамью.

No; I did not think it necessary to eat any breakfast that morning.	Нет, в это утро я не счел нужным позавтракать.
The confounded pests of sparrows were making the square hideous with their idiotic "cheep, cheep."	Несносные воробьи своим дурацким чириканьем совсем испакостили сквер.
I never saw birds so persistently noisy, impudent, and disagreeable in all my life.	В жизни не видал таких неумолчно крикливых, нахальных и противных птиц.
By this time, according to all traditions, I should have been standing in the office of the editor of the Sun.	Согласно всем традициям, сейчас я должен бы стоять в кабинете редактора "Сан".
That personage-a tall, grave, white-haired man-would strike a silver bell as he grasped my hand and wiped a suspicious moisture from his glasses.	Сей почтенный деятель - высокий, серьезный, седовласый - должен бы стиснуть мою руку, протереть стекла подозрительно увлажнившихся очков и тряхнуть серебряным колокольчиком.
"Mr. McChesney," he would be saying when a subordinate appeared, "this is Mr. Henry, the young man who sent in that exquisite gem about the sparrows in Madison Square.	- Мистер Мак-Чесни, - должен бы он сказать появившемуся в дверях подчиненному, -познакомьтесь, этот молодой человек - мистер Г енри, тот самый, что прислал нам такую прелестную жемчужину о воробьях на Мэдисон-сквере.
You may give him a desk at once.	Сейчас же зачислите его в штат.
Your salary, sir, will be $80 a week, to begin with."	Для начала, сэр, вы будете получать восемьдесят долларов в неделю.
This was what I had been led to expect by all writers who have evolved romances of literary New York.	Вот чего я ждал, доверясь всем авторам, которые воспевали литературный Нью-Йорк.
Something was decidedly wrong with tradition.	Да, традиция почему-то дала осечку.
I could not assume the blame, so I fixed it upon the sparrows.	За собою я никакой вины не знал; стало быть, во всем виноваты воробьи.
I began to hate them with intensity and heat.	Я уже начал страстно, неукротимо их ненавидеть.
At that moment an individual wearing an excess of whiskers, two hats, and a pestilential air slid into the seat beside me.	В эту минуту рядом со мной осторожно уселся некто давным-давно не бритый и не стриженный, в какой-то жеваной шляпе и с премерзкой физиономией.
"Say, Willie," he muttered cajolingly, "could you cough up a dime out of your coffers for a cup of coffee this morning?"	- Послушай, Вилли, - вкрадчиво забормотал он, -ты не выдашь мне гривенник из своих сундуков? Я бы выпил чашку кофе.
"I'm lung-weary, my friend," said I.	- Я и сам оскудел, приятель, - отвечал я.
"The best I can do is three cents."	- От силы могу дать три цента.
"And you look like a gentleman, too," said he.	- А поглядеть - джентльмен, - сказал он.
"What brung you down?-boozer?"	- Что же это тебя разорило - выпивка?
"Birds," I said fiercely.	- Птички, - свирепо ответил я.
"The brown-throated songsters carolling songs of hope and cheer to weary man toiling amid the city's dust and din.	- Певуны с коричневым горлышком, которые среди городской пыли и шума распевают над ухом усталого труженика про бодрость и надежду.

Читать дальше