Владимир Некляев - Лабух

И отправился искать к мертвым.

Возвращаясь домой, я заехал на Кальварийское кладбище. Не потому, что фикусолюб с асимметричным пистолет здесь после стрельбы нашли — мы с Ли — Ли часто сюда заходили… Таксист, и без того начавший посматривать на меня подозрительно, стоять и ждать ночью у кладбища не захотел; я переплатил ему и попросил, чтобы он подъехал через полтора часа.

На воротах центрального входа висел, как всегда, замок, и я привычно перелез через стену возле часовни. Я перелазил через нее по ночам раз двадцать, за ней было любимое кладбище Ли — Ли — единственное, как она говорила, живое кладбище в Минске.

— Это ненормально, Ли — Ли, кладбище любить, — сказал я, когда она затащила меня сюда впервые.

— Почему? — спросила она. — Если я его люблю?..

Мы ходили по дорожкам между могилами, Ли — Ли поблескивала фонариком, выхватывая из темноты надгробья — крест, памятник, надпись, фотоснимок… Над могилами шарахались тени, шастали в кустах, прятались за памятниками призраки, привидения, души умерших. Ли — Ли сказывала фантастические истории про то, как они жили и умирали… Не скажу, что было весело, особенно поначалу. А потом я, сам не заметив, как, привык к нашим кальварийским фантасмагориям, к теням и призракам, меня даже стало тянуть к ним — однажды я сам предложил Ли — Ли поехать на Кальварию.

— А-а!.. — вспрыгнула на меня обезьяною, закрутив ноги на спине, Ли — Ли. — Не–нор–маль-ный!..

Мы собрались, Ли — Ли взяла с собой фонарик и свечи, сказав, что, поскольку я уже нормально ненормальный, значит, готов к тому, чтобы увидеть то, чего не видно…

Могила, к которой она подвела меня, была обнесена цепью, но не на четырех, как обычно, а на трех каменных столбиках, возле одного из которых, внутри и в вершине треугольника, помещалась между боковыми цепями узкая и короткая — двоим едва сесть — чугунная скамейка. На могиле лежала черная гранитная плита, также треугольник, с вершины которого пыталась взлететь, стремительно напрягаясь, мраморная птица, наверно, лебедушка. За раскинутыми крыльями лебедки, в выемке в плите, стоял овальный, в форме яйца, светлый камень, отшлифованный белый валун с белым, вырубленным из того же валуна, крестом над ним. Крест был не совсем правильной формы, выглядел крылатым — чуть выгнутый, как под ветром, со скошенными концами поперечины. За валуном, подпирая его, виднелся еще один камень, плоский, обрамленный чугунным венком — будто бы постамент, на который памятник поставить хотели, да в последнюю минуту почему–то передумали… Из–за этой пустоты над постаментом надгробье выглядело незаконченным, незавершенным.

— Стоял там памятник, — сказала Ли — Ли, блеснув фонариком на плоский, в чугунном венке, камень. — Его стащили, красивый был… Теперь она сама там стоит.

— Кто — она сама?..

— Амиля.

Ли — Ли посветила на белый валун, на котором тонкими, летящими буквами с виньетками было выгравировано одно имя:

А м і л я

Я спросил первое, что в голову пришло:

— А даты?..

— На постаменте. Она родилась в один день со мной… Только раньше меня, в позапрошлом веке. Я могла быть ею, да все перепуталось. Из путаницы появляемся мы на свете, вовсе не по воле Божьей…

Говоря это, Ли — Ли ставила свечи — две на кончики крыльев и одну на шею белой лебедки…

— Амиля похожа на меня, как сестра, сейчас увидишь… Но сначала я расскажу тебе о ней. Как она жила и умирала…

Усадив меня на чугунную скамейку, Ли — Ли обошла могилу и поднялась на плоский камень, на постамент за валуном с крестом. Она стала на нем, крыльями приподняв руки и чуть наклонившись вперед — надмогильная статуя! Памятник… Громоздкое в отдельных деталях надгробье сразу обрело завершенность и легкость, ощутилось, как полет. Лебедка, крест и человек объединялись в одном усилии — воскрылить, взлететь, вырваться, освободиться… Это было тем, к чему осознанно или безотчетно стремится каждый, кто, как говорит отец Ли — Ли, пропадает сразу, как только рождается.

— В жилах Амили текла голубая кровь, отец ее был родовитым шляхтичем, долго жил за границей и женился на англичанке, воспитанной викторианской эпохой, поэтому Амиля с детства знала, что Бог непостижим, бессмертие маловероятно, и только долг неоспорим и абсолютен, — начала сказывать Ли — Ли очередную фантастическую историю. За спиной ее колыхались вершины деревьев, гнались ветром, громоздились, сталкивались и разрывались тучи, в которых то всплывала, то вновь тонула луна. В какие–то минуты Ли — Ли скрывалась в темноте, ее не разглядеть было, только камни белели, и голос ее звучал, казалось, из камней, из самой старины, про которую она рассказывала. — Детские годы Амиля провела в Англии, в небольшом старинном городке на берегу Ли, где родилась ее мать. Там, в местном соборе…