Владимир Некляев - Лабух

Амиля страдала, каждый день молилась и плакала… Плакала по любви, молилась за отца… Лаврусь выносить ее плач, слышать молитвы ее не мог — метался во все стороны, искал и не находил смерти — на него показывали пальцем и смеялись. Ревность, обида, унижение ослепили его, он уже не видел рядом с собой того чуда, владеть которым дозволили ему небеса, — и только данное слово и долг заставили Лавруся пойти с Амилей к венцу.

— Согласен ты в жены взять… — начал священник, и Лаврусь вдруг прервал его: «Да!.. если она перед Богом поклянется, что невинна…» — и Амиля прошептала тихо: «Перед Богом клянусь, что невинна…» — так она Лавруся любила, что ему жизнь, а отцу смерть выбрала, так любила, что честь свою под ноги ему бросила, а он переступил через честь ее и в храме, при алтаре крикнул: «Так оставайся вечной невестой христовой, если невинна!..» — и ударил кинжалом в грудь!..

«Ну, это уж слишком — при алтаре зарезать…» — подумал я, не прерывая Ли — Ли, и она будто услышала меня, исправилась:

— Это криком своим: «Так оставайся невестой христовой, если невинна!..» — Лаврусь, как кинжалом, в грудь ей ударил, повернулся и вышел из храма. Сердце Амили, болью и горем переполненное, не выдержало — и Амиля упала на руки священника. «Не грех, а судьба…» — послышалось ей из–под готических сводов…

Ли — Ли вошла в роль, последние слова прозвучали еле слышно, замогильно, я уж подумал, испугавшись: сама бы не умерла… Совершенно неожиданной была в ту ночь Ли — Ли, во всем непривычной… А от выдумок ее, хоть и театральных, жутковато было — кладбище все же… Ли — Ли зажгла свечи на шее и крыльях лебедки, втиснулась ко мне на скамейку: «Смотри туда, где я стояла… Как луна вынырнет — так и увидишь».

Луна вынырнула, и я на самом деле — или как раз не на самом деле — увидел… Не знаю, из чего и как оно возникло — из колдовства, из галлюцинаций, из преломлений света?.. — но там, где только что стояла Ли — Ли, из пустоты, из мглы, из разрывистого в летучих тучах лунного света и трепещущего огня свечей соткалась, слепилась Амиля. Я узнал ее, как будто видел раньше… Похожая на Ли — Ли, она возникла на фоне луны ровно–ровненько на линии, пополам разделяющей треугольник могильной плиты и треугольник цепной ограды, на одной линии с крестом над валуном и свечой на шее лебедки. На Амили белело узорчатое свадебное платье, лицо ее было спокойным, глаза закрытыми — она плавала немного из стороны в сторону и взад–вперед, и только этим и выдавала себя: это все же была или душа Амили, или привидение, но не человек.

— Можешь спросить у нее о чем–нибудь, — шепнула Ли — Ли. — Только тихо.

О тишине она могла и не говорить, тут хотел бы крикнуть — рта не откроешь…

— Что спросить?..

— Что хочешь… О себе, о ком–то…

О себе, увидев Амилю, я всю напрочь забыл, поэтому спросил:

— Ли — Ли любит меня, Амиля?..

Амиля улыбнулась и плавно, плывуче кивнула головой: «Любит…»

— Я это сама тебе сказать могла, — прошептала Ли — Ли. — Знаешь, чего она хочет?..

— Чего?..

— Чтобы мы полюбились… Здесь, при ней… И с ней…

— Не выдумывай, Ли — Ли… На кладбище…

— Ей все равно, где… Она умерла, не изведав, и теперь хочет, хочет и хочет… — Ли — Ли уже расстегнула мне ремень, в этом она наловчилась. — Я сяду на тебя…

— Ли — Ли…

Повернувшись, Ли — Ли подсела на меня, сразу наделась, — она была без трусиков, знала, зачем на кладбище едет… Внутри была она мокрая, будто успела кончить.

— Так… Глубже… О…

Мне неловко было, прах ее возьми…

— Ли — Ли…

— Иди к нам, Амиля… Иди к нам…

— Не зови ее… Я с ума сойду…

— Она хочет…

— Это призрак, Ли — Ли… Ничего он… она не хочет… Не может она хотеть…

— Она подойти не может, ей нельзя… Пошли к ней…

— Ли — Ли…

— Она зовет, я слышу… Только не выходи из меня…

Ли — Ли поднималась, я поднимался за ней, вставал на цыпочки, чтоб из нее не выйти, с меня сползали штаны — Амили, наверное, весело смотреть на это было… Из–за спины Ли — Ли я ничего не видел, она подвела меня к камню, к постаменту, на котором Амиля должна была стоять, если еще стояла, не сбежала… Ли — Ли переступила камень, а мне не дала с него сойти, на краю остановила, мы теперь равными были, не нужно было мне на носках лезгинку танцевать, романчик мой удобно в Ли — Ли пристроился, и Ли — Ли прижала меня к себе, заведя назад руки:

— Глубже, глубже… Мы с ней… Мы в ней… Мы — она, и она — мы…

Слившись, мы стояли столбиком, почти не двигаясь, и я и вправду чувствовал, что мы не сами по себе и не вдвоем, а с кем–то, с чем–то, даже в ком–то или в чем–то стоим, и это что–то обволакивало нас, протекая сверху вниз и снизу вверх, обнимая, волной лаская, и я, казалось, трогал волну, нас обнимавшую, которая трепетала и дрожала, а Ли — Ли пыталась еще и поцеловаться с нею в ней: