Владимир Некляев - Лабух

— Ли — Ли!..

Великан отшатнулся, запахиваясь в черный плащ, по всем углам квартиры, где пахло смертью, разбежались в темень великанчики… Дартаньян топтался по мне, укладываясь, и набросился на мой крик — вгрызся в бедро. Он уже во второй раз в том же месте раздирал мне бедро, грызучий батон на роликах… Для одной собачьей жизни это слишком. Был бы он моей собакой, я б ему голову грызучую оторвал…

Поколачиваясь от кошмара, я встал и подался в ванную, чтобы смыть кровь и чем–нибудь перевязаться… Надо было бы йод найти, да где его искать в чужой квартире?.. На полочках в ванной ничего аптечного не нашлось.

Я заночевал в квартире Рутнянских, заставил себя переночевать в этом доме, в комнате Игоря Львовича, подумав, что Ли — Ли, если вернется, придет сюда. Еще я придумал, что так мне удобнее будет, не перебегая из подъезда в подъезд, накормить утром и выгулять Дартаньяна. Что–то нужно было, кроме Ли — Ли, придумывать… Чтобы не казалось, будто я без нее уже минуты лишней прожить не могу.

Ночью я искал ее везде, где она могла быть. Оставив на балконе нагую, залитую луной, Лилию, привидение, едва не подменившее Ли — Ли, я вдруг показался самому себе пустотой в пустоте, почувствовав сквозное, невыносимое одиночество. Одиночество не вообще, не без всего и всех — одиночество без Ли — Ли, и от жандармерии я уже не шел, а бежал к вокзалу, чтобы схватить такси. «Чеченец какой–то возле нее крутится…» — сказала, прощаясь, Зоя, но какого и где искать мне чеченца? — надо Поля найти. Понятия не имея, где живет Поль, я заехал, чтобы узнать адрес, ко второй своей жене — дверь открыл немец в пижаме. Марте всегда хотелось, чтоб я в пижаме ложился спать, отец ее спал в пижаме, Марта мне пижамы эти на все праздники дарила, подбирала, в какую пожелаю залезть, я не в одну не пожелал, поэтому она на немца меня и поменяла. Немец держал меня в двери, не будил ни Марту, ни Роберта, бормотал: «Nacht… ночь…» — боясь, может быть, что я Марту ночью забирать приперся, будто я днем ее забрать не мог. Марта, наконец, сама вышла из спальни, также в полосатой пижаме, это уже немец ее в пижаму завернул, со мной она не спала в пижаме, встревоженная: «Что стряслось?..» — она все же волновалась, беспокоилась за меня, немка полосатая. Где живет Поль, точно она не знала: «На Зеленом Луге где–то, зачем он тебе среди ночи?..» — разбудила Роберта, и Роберт, разумеется, был в пижаме, только в клетку, а не в полосы, я опять подумал: «Кого немчура эта сделает из моего сына?..» Роберт сказал, что Полю можно позвонить, незачем к нему ехать, но мне нужно было видеть Поля — одного, или с чеченцем, или с чеченцем и Ли — Ли. Роберт засобирался ехать со мной, это лучше, чем не засобирался бы — он, значит, не совсем немец. Я записал адрес и обнял Роберта, потянуло его обнять: «Закатим еще гульбу ночную, сын, но в другой раз, не сейчас…»

Поль поджидал меня возле подъезда, Роберт все же позвонил ему — набрался порядка немецкого. Но, если Ли — Ли здесь, так она здесь, не сбежала, Ли — Ли из тех, которые пропадают, а не из тех, что сбегают. «Ли — Ли нет у меня, — сразу сказал Поль, — вы вообще не так все понимаете…» — «А как мне понимать, если она говорит, что спит с тобой?..» — «Она так говорит?..» — только и спрашивал Поль, я толкал его: «Веди в дом!..» — «Нет у меня Ли — Ли…» — «Пошли!..» — «Родители дома, что я им скажу?..»

Родителей его дома не было, Поль соврал, но не было у него и Ли — Ли. И чеченца не было — пидар был у Поля, хоть, наверное, и чеченец может пидаром быть, но это был преподаватель консерватории, которого я знал, поэтому Поль и не хотел мне его показывать… Или, может быть, из–за Роберта показывать не хотел, который вдруг со мной к Полю ночью засобирался? — да хрен тут разберешься, из–за чего!.. В туалете, куда я, обыскав все комнаты, ворвался и наткнулся на преподавателя, старая концертная афиша с моим фейсом висела… Преподаватель, сидя на унитазе, глаза долу опустил, сама застенчивость: «Роман Константинович, это, надеюсь, между нами…»

По дороге к Максиму Аркадьевичу я вспомнил все вычуры Поля при нашем знакомстве, поздравил себя с афишей в туалете и подумал, что только этого мне, лабуху, и не хватало…

Максим Аркадьевич не спал, сидел на кухне и слушал кассету с дуэтом Ли — Ли и Поля. Дога он, как только я в дверь позвонил и назвался, тут же в спальне закрыл, засуетился: «Может, выпьем?..» — «Вы ведь не пьете…» — «Коньяк ваш остался…» Я неловко должен был чувствовать себя перед человеком, у которого увел и дочь, и жену, но мне плевать было на всех, кроме Ли — Ли, я в самом себе не имел где быть, Максим Аркадьевич так и сказал: