Владимир Некляев - Лабух

Я хоть и лабух, но не настолько отмороженный, чтобы не понимать, что есть и должны быть Держава и Закон, но и держава, и закон — это люди, и какой человек может быть равен Державе, и какой человек может быть равен Закону?.. И как так вышло, как получилось, что не Божеская, а человеческая воля узаконено властвует над человеком, одна человечья воля над другой?..

Игоря Львовича убили. Надо найти и покарать убийцу — найдут и покарают меня. И не содрогнется держава, и не поколеблется закон. И судья вернется домой и, ложась спать, прочитает на сон газету.

Когда арестовали Радика, моего двоюродного брата, и дело дошло до суда, я все, что смог, сделал, чтобы Радика спасти. А ничего делать не нужно было, он был невиновен, его судили вместо другого: человека власти… С трудом выведав, кто его судить будет, я пригласил судью на концерт, закрутил после концерта пьянку с бабами — и уже ночью в гостиничном номере, заказанном для последнего действия, пьяный судья вдруг сказал:

— У меня здесь не выйдет, не поднимется… Дай мне с собой одну девку.

На подпевках у меня в ансамбле Аксюта Рачницкая стояла, бывшая проститутка, которую взял я на работу, потому что дружил когда–то с ее братом. Феликс Рачницкий лет пятнадцать назад съехал, подался в американцы, а его сестра, никуда не съехав, подалась в проститутки. Как–то пришла ко мне, разревелась: «Больше не могу…» Но потом работала и у меня, и там, где работала. Ко всему привычная, она и взяла на себя судью, поехала с ним… Он завез ее среди ночи в суд, разложил на столе под Гербом Державы, под которым днем вершил справедливость, и только там у него все получилось…

Назавтра он сам позвонил, опять захотел Аксюту — та дыбом: «Бля, из ансамбля пойду, но с шизиком в суде трахаться не стану! Все ж это суд, а не бордель!..»

Даже проститутка Аксютка к суду уважение имела — и напрасно: Радика засудили. Судья винился передо мной: мол, никак иначе нельзя было, не все в его силах, наверху засудить постановили, чтобы раз и навсегда закрыть дело… Разложили закон на столе под Гербом Державы.

После суда, набрав водки, я также виниться поехал, что не смог помочь… Перед отцом Радика виниться, матери у зэка Радика уже не было — его за то и посадили, будто он убил свою мать. Как это вам: сидеть в тюрьме за то, что ты убил свою мать?.. Если ты не убивал.

К высшей мере Радика не приговорили, наверное, только потому, что в вину его никто не верил. И все бессильно не верили, а сила вершила суд.

— Не винись и не кайся ты, мы от тебя ничего и не ждали, — сказал отец Радика. — Кто ты такой? Хрен с музыкой… Музыка — это не то, что силу ломает.

Выпив, он разговорился и говорил о том же, о чем я думал, даже о большем…

— Оно везде и во всем так… Ты представь себе мужика… У него дом, семья, земли шматок… Он пашет землю, кормит семью… Живет себе да живет, никому не мешая… А тут к нему являются и говорят: «Бросай–ка плуг, напахался… Вот тебе автомат, воевать пора… Давай пошел!..» И мужику куда деваться?.. Сила за ним явилась, держава… Он бросает плуг, берет автомат… А мужик он основательный, серьезный, старательный, и стреляет так же, как пахал… Ты понимаешь, о чем я?..

Я понимал, что тут было не понимать… Не Дао…

Когда д'Артаньян по дороге к Лондону проколол шпагой посланца кардинала де Варда, он вздохнул, подумав о загадочности судьбы, заставляющей людей уничтожать друг другу ради интересов третьих лиц, им совершенно чужих, которые не знают, во сне не видят, не догадываются даже об их существовании…

Не зная, что делать, кроме того, как ждать, пока третьи лица что–то про меня решат, я взялся листать книжку, принесенную Ли — Ли после знакомства моего с Максимом Аркадьевичем. Книжка, похожая на цитатник, называлась «Дао Дэ Цзин», я раскрыл наугад…

«Небо и земля не знают любви и ненависти, справедливости и несправедливости, они всем живым существам дают жить собственной жизнью».

Не все в Дао заумное, есть кое–что понятное… А Максим Аркадьевич только туман нагонял…

«Дао пустое, о, глубочайшее! Оно праотец всего. Из глины лепят посуду, но использовать в посуде можно только пустоту в ней. В стенах пробивают окна и двери, чтобы выстроить дом, но использовать в доме можно только пустоту в нем. Вот почему полезность того, что существует, зависит от пустоты».

Если так, той сейчас я самый полезный…

«Лучше ничего не делать, чем стремиться к тому, чтобы что–то наполнить. Наполненное золотом и яшмой никто не сумеет уберечь».