Владимир Некляев - Лабух

Это правда. У Нины была красная шкатулка из яшмы, ее сперли…

«Дао бестелесное. Дао туманное и неопределяемое. Всматриваюсь в него и не вижу, поэтому называю невидимым. Вслушиваюсь в него и не слышу, поэтому называю неслышным. Следую за ним и не вижу спины его, встречаюсь с ним и не вижу лица его…»

Совсем как в последнее время в стихах Крабича… Все ни о чем, нагон тумана… Хоть, впрочем, оно и в самом деле так: смотрим и не видим, слушаем и не слышим…

Но зазвонил телефон — и я услышал:

— О, приветствую! А я сегодня песню вашу по радио слышал! Я и не знал, что она ваша, думал, народная! Великолепная, Роман Константинович, песня, ве–ли–ко–леп-ная! Мы с Борисом Степановичем говорили, у вас проблемы! Я сейчас недалеко с человеком одним, встретиться нам нужно! Неотложно, Роман Константинович, не–от–лож–но, гений вы наш! Запишите адрес… там код внизу…

И все это вместе с адресом и кодом кандидат в депутаты Ричард Красевич проверещал в телефон так радостно, словно песню спел…

— Подполковник Панок Виктор Васильевич, — сразу же не скрывая, кто он и откуда, протянул мне руку средних, моих лет мужик, который хозяйствовал в странноватой, казенно обставленной квартире. — Можно просто Виктор, мы с вами одногодки… Кофе пить будем, или коньяк?

— Простите, как?..

— Панок, почти все переспрашивают… Такая вот уменьшительная фамилия, но претензии не ко мне. К отцу, который до пана не дотянул.

— О! — поставил коньяк на стол Красевич. — Кофе с коньяком пьем, это нераздельно.

— А я на полковника не потянул?.. — спросил я подполковника.

Тот вскинул руки:

— Не колитесь ежиком, Роман Константинович. Мы за вас…

— За вас!.. — налил и поднял рюмку Красевич. — Знали бы вы, Роман Константинович, как я счастлив, что познакомился с вами!

— И я рад, — выпил подполковник. — Вы на то, что в милиции было, внимания не обращайте. Думаю, мы обо всем договоримся.

— Вербовать меня будете?..

Подполковник Панок закусил ломтиком лимона и поморщился.

— Нет, вербовать мы вас не будем… Кто это придумал коньяк лимоном закусывать, не знаете?

— Французы, — сказал Красевич. — Все, что невкусно, французы придумали, я был во Франции. Жабьи лапки ел.

Подполковник спросил:

— А минет?..

Он явно пытался настроить меня на свойские отношения, но мне не до того было, чтобы ему подыгрывать. Подыграл Красевич.

— О, как это я про минет забыл! Есть у меня знакомый доктор хреновый… — и кандидат в депутаты слово в слово повторил историю, которую я уже слышал от него в бане. Закончил и вспомнил:

— Да я вам рассказывал обоим…

Панок, прослушав историю Красевича ни разу не улыбнувшись, тут вдруг расхохотался:

— Ну, Ричард Петрович…

Видно было, что они валяют дурака… Этаких своих парней, лабухов изображают…

— Так не будете вербовать? — переспросил я веселого подполковника.

Он словно бы даже обиделся немного — и из–за этого совсем разоткровенничался.

— Да полно вам!.. Не будем, Роман Константинович. Принципы нашей работы давно не те, что были, — мы ведь тоже меняемся вместе с временем… Хотя работа с агентурой, само собой разумеется, остается. Только такая агентура, как вы, это… как бы вас не обидеть… малоэффективно. Что вы нам можете сказать из того, чего мы не знаем?.. Ровным счетом ничего. Так зачем нам, чтобы вы чувствовали дискомфорт? Люди вашего склада обычно мучаются этим, рефлектируют — как же, в стукачи записали!.. Так что не будем.

Сама открытость сидела передо мной, а не подполковник Комитета госбезопасности, и только взгляд его, с каким открытым радушием ни старался он смотреть, покалывался. Или, может быть, мне казалось так по былым страхам: первый раз в стукачи записать меня попытались еще в студенчестве, на последнем курсе консерватории…

В кабинете проректора, куда меня вызвали, сидел мужчина лет сорока, чиновничьего вида — в обычном советском костюме от фабрики «Прогресс», в галстуке и в очках, которые он механически снимал время от времени и протирал платком. «С тобой поговорить хотят», — сказал проректор и, осторожно обойдя свой стол, вышел из своего кабинета, а мужчина, назвавшись Николаем Ивановичем, остался, предложил мне сесть и спросил, протирая очки:

— Какие планы на жизнь, Роман?.. Проректор говорит — ты талант. А талант не репейник, лишь бы за что не цепляется и лишь бы где не растет. Тебя куда распределяют после консерватории?..

Я про то не знал, а Николай Иванович знал:

— В район тебя распределяют, почти в деревню… И что ты делать там будешь?