Сергей Каледин - Смиренное кладбище

Мишка нагнулся, раздвинул цветы. Ну да, вот трафарет, он его и писал. Воробей в тот день в прокуратуру ходил. Втроем и захоранивали после обеда: он, Стасик и Раевский.

— Здесь была бесхозная могила, — продолжал мужчина. — Где она?

— Бесхозная? — насторожился Мишка.

— Дело вот в чем: я из Управления культуры. Здесь должны быть…

— Михаил! — По соседней дорожке шли Стасик с Раевским. — Тебя клиент обыскался.

— Извините, — пробормотал Мишка толстому, — я не в курсе.

Когда очередь за цветниками уже подходила к концу, появился Стасик. Он вошел в сарай и прикрыл дверь.

— Ну, с кем это ты толковал у «декабристов»?

Мишка похолодел.

— Не знаю… Спросил, откуда могила свежая?..

— Угу, могила… — тише обычного проговорил Стасик. — А ты?.. Мол, не знаю, дядэнька?..

— А чего? Чего случилось-то? — спросил Мишка, прекрасно понимая, что случилось.

— Ничего, — Стасик улыбнулся. — Все прекрасно. Будь здоров, дружок.

— Чего-то у тебя звонок не фурычит? — На пороге стоял Воробей с пузатым портфелем в руках. — Здорово, могильщик хренов!..

— Леша? — Мишка растерянно смотрел на гостя. — Как разыскал?

— Забыл? На день рожденье моем сам записывал. Забы-ыл! — Воробей махнул рукой. — В квартиру-то пустишь?

Воробей поелозил ногами о половик, повертел головой:

— А чего? Ничего! Однокомнатная, сколько вас здесь?

— Я да бабка. Потише, спит она… Она с дачи приехала за пенсией.

— Ага. Пускай спит, мы на кухне. Я тут привез, — он протянул портфель.

— Не разбей… Самопляс… А чего… Валька спит. Дай, думаю, к Михаилу сгоняю. Кастрюля есть?

Воробей высыпал из целлофана в кастрюлю потрошеных окуней, подлещиков, лавруху, перец горошком:

— Уха сейчас будет. Я и соль взял. Может, думаю, нет.

— Соль есть, картошка кончилась.

…Воробей сидел за кухонным столиком спокойный, загорелый, даже слышать стал лучше: говорили вполголоса, а он разбирал. Рассказывал, хорошо было: солнце, лес, рыбка… Озеро переплывал туда-сюда. Врачи? А пошли они…

По тарелкам Воробей разливал уху сам. Мишке брызнул в тарелку самогона.

— Не спорь, — заметил он удивленный взгляд Мишки. — Попробуешь — скажешь. В кастрюле чего осталось — бабке покушать. Скажешь, Лешка Воробей сготовил. Ну, рубай, пока жаркая, остынет — не то…

Воробей доедал уху.

— Выходит, ты — с бабкой. А родичи?

— Они в Тушино, у них тоже однокомнатная.

— А-а-а… Так ты вот чего к бабке слинял. Понятно. Бабка-то старая?.. Помрет — хата твоя.

— Да она пока не собирается. Меняться хочет, на двухкомнатную. Тогда уж, говорит, и помирать, чтоб у тебя двухкомнатная была…

— Любит, значит… А в двухкомнатной уже и поджениться можно, дети, то-се… Чайку заведи.

— Бабуля у меня хорошая, — Мишка включил газ под чайником.

— Слышь, Миш, а чего ты на кладбище сунулся, за деньгой?

Мишка пожал плечами.

— В общем-то да… Шел мимо, дай зайду, а тут Гарик… А у меня время днем как раз свободное.

— Правильно сделал, — согласился Воробей. — Главное дело, не зарываться. Гарик вон допрыгался. У Гарика долго в «неграх» ходил?

— Месяца три…

— Платил как? Поджимал?

— Иногда совсем не давал.

— Этот может. Покрепче завари. Слышь, Миша, а зеленого у тебя нет?

— Есть.

— О! — Воробей обрадовался. — Самый чай. Я его в Средней Азии пил-перепил… Не рассказывал про Азию? Расскажу… Пиал-то нету? Ну хрен с ними, чашки давай. Варенье поближе. Как отца выселили, мы с Васькой жили. Ремеслуху кончил — меня в жэк дежурным сантехником. Без денег не сидел. С утряка по подвалам пробегу — магистраль посмотрю. Ее раз в неделю положено, а я — каждое утро. Где подкрутил, где подвернул — и весь день калым сшибаю. Потом мне в армию подошло. А я из жэка уволился, денег получил, отпускные, и ходу. В Среднюю Азию. Там без семи дней три года промотался вместо армии. Два года в Бухаре жил. Про бухарских евреев не слышал? Я лучше этих евреев людей не встречал. У одного кирпичи лепил для дома. Хорошо было. Жарко, конечно. Да у меня-то мослы ж одни, плавиться нечему; толстый, тот другой расклад; сомнется мигом. И вот смотри: тело у меня сложеньем такое или натура?.. Ведь сколько водяру жрал, а на работу — как штык. Да хоть у наших спроси: как я пил до больницы? А кого Петрович просил, случись что? Воробушка! Да… Потом на тростнике работал. Вроде комбайна идет машина, а ты перед ней стоишь. Тростник выше головы; ухватишь и перекручиваешь, и концы — в барабан заправляешь. Работенка — я те дам. Больше недели, ну, десяти дней, никто не выстаивал. А я там сезон отмотал. Меньше четырех сотен не выходило. И с похмела всю дорогу… Организм такой, на работу выносливый.