Стасик разыскал мощную, звенящую уставшими пружинами кровать, приволок ее в домик, напротив кровати соорудил топчан, раздобыл столик; навез из дома тряпья, электроплитку, утварь кухонную, приемник — и с размахом зажил в рукотворном раю. Позднее он отгородился от мира глухим дощатым забором со стороны тупика и оборудовал в нем дверь.
Внешней демократичностью и гостеприимством он давно уже создал себе популярность и пресек зависть, а со временем добился, чего хотел: без серьезной нужды к нему не перлись.
В трезвом состоянии мозги его работали великолепно, не зря же он кончал мехмат и преподавал — недолго, правда, — математику в средней школе.
На кладбище он уже работал давно, беззубый частично, вислоносный, с жеванным от водки лицом. Стройный, правда, как пацан. Сидел Стасик когда-то долго, а за что, никто не знал. Сам он не трепался.
Сегодня Стасик принимал гостей. Где же еще, как не у Стасика. Воробью тридцать — не каждый день.
Воробей постучал…
Стасик открыл дверь, засмеялся, но, увидев за спиной Воробья Мишку, оборвал смех и, как всегда, лениво спросил:
— А этот здесь причем?
— Ладно, ничего, — буркнул Воробей и полуобернулся к Мишке: — Заходи.
Стасик разводил пары. Он достал специальное, продырявленное во многих местах корыто, поставил его на кирпичи и сейчас прожигал в нем чурки: готовил угли для шашлыка.
Мишка поставил возле корыта ведро с шашлыком. Разложил на столе хлеб, зелень. Питье Воробей занес пока в домик — от соблазна.
Нагнувшись над корытом, Стасик жмурился от дыма, искоса поглядывая на Мишку.
— Алеша!.. Толкни его, Михаил! Воробей!!! Ну, как тебе тридцать, не жмет?.. Чего себе подарил?
— Телевор цветной, — ответил Воробей. — Еще не купил, но куплю.
— Ну и правильно, — кивнул Стасик, — водяру не пьешь, баб не слышишь… Теперь только телевор смотреть, в цветах.
— …А я чего отмочил на свое тридцатилетие. — Стасик нанизывал шашлык на шампуры. — Заказал стол в «Нарве». Гостей назвал — одних баб бывших, некоторых через справочное выловил. Ребят не приглашал, с ними после гудели… Девок назвал, не соврать, штук семнадцать. Пришли парадные, в платьицах, брюк почти не носили еще. Я их знакомлю. Все солидно: они — «очень приятно», ну трезвые все, да и не врубились еще, по какому принципу я их сгреб. Выпили шампуня по бокальчику. Одна учительница, со мной работала, речь сказала — ну… я вам доложу!.. А на столе рыбка, салатики, фрукты в вазах — по прописям, короче. Поддали еще, еще — девки заудивлялись: а что это ты, Станислав, или Стасик, я не помню сейчас, друзей не привел? Сколько красавиц, a кавалеров нет… Я рюмочку допил, встаю, сейчас, думаю, сообщу им…
«Сообщить» Стасику не дали: постучали в забор. Мишка покрутил пупырчатую головку замка, отворил.
— Ого! — крикнул Стасик. — Гость попер!
Компактный дворик Стасика быстро заполнялся приглашенными.
Петрович, заведующий, невысокий простолицый блондин в синем пиджаке с металлическими пуговицами, подошел к Воробью и с уважительной комичностью пожал его багровую громадную, с грызенными ногтями руку. Маленькая, отвыкшая от инструментов директорская лапка скрылась без остатка в мосластой клешне Воробья.
— Поздравляю тебя с днем рождения, Воробей! Здоровья тебе желаю, успехов, ну, и чтоб все остальное было нормально. Подарок тебе не покупали, сам разберешься, — Петрович достал кармана джинсов сложенную вдвое пачечку бумажек.
Воробей, не выдержав редкой для себя торжественности, потупился:
— Спасибо.
А вчера наоборот — Воробей «поздравлял» Петровича: раз в неделю они с Мишкой «посылали» в контору. Много не много, а червончик в неделю будь любезен. А зажмешь раз-другой, и Петрович тебя зажмет: хорошему клиенту не порекомендует, с халтурой шугать начнет.
Продавщицы цветочного магазина, Зинка с Малявочкой, тоже, кстати, Стасиковы приятельницы, — возились с огромным подарочным букетом, не находя под него сосуд. Стасик нырнул под навес, где держал лопаты, ведра, банки, побренчал там и вылез с голубым эмалированным ведром: — сюда — в вазу.
Ведро с цветами поставили в центр специально для гуляний найденного стола с пузырящейся от времени фанеровкой. Привез его небрезгливый Стасик с помойки на тележке ножками вверх; катил две троллейбусных остановких под законный смех пешеходов. Стол был удобен и для долбежки — гравировки по мрамору и граниту. Это Стасик тоже умел.
Девки «Цветов», Райка-приемщица и Петрович с Воробьем сели за прибранный стол. Остальные — кто где.
Читать дальше
автора "Томочка". Кстати, помечен он был как "личное". Меня и тогда и сейчас это биографическое воспоминание о матери зацепило
и довольно ощутимо. Как отдельная глава (по- моему пятая) вставлена в книгу "Чёрно - белое кино".
А звать её Томочкой и только так она заставляла своё непростое окружение поскольку ненавидела своё имя Тамара. Прочтите - не пожалеете.
Вот там и упоминался процесс написания этой повести под названием "Кладбище".
Первый его литературный опус, который произвёл эффект разорвавшейся бомбы и навесил ему звание "очернителя и гробокопателя".
Ну, если вспомнить год публикации (1987), то и ничего удивительного в том нет. Ибо ИДЕОЛОГИЯ. Правда (особенно горькая правда "основанная на действительных событиях" , как сейчас модно помечать всякую хрень - строго в рамках этой самой идеологии.
Что касается самой повести (по ней снят и фильм), то прочел я в комментариях к нему замечательную фразу- "это не кладбище, это срез общества
обычных людей со своими пороками, грязью, раболепством и мерзостью...". Можно разве добавить, что описанное в повести отнюдь не потеряло
своей актуальности. Более того в нынешнем светлом капиталистическом настоящем обрело куда как масштабные и "совершенные" формы.