Сергей Каледин: Смиренное кладбище

Воробей посмотрел на него:

— Я бесхоз копал.

Носенко обернулся к нему, потом к Петровичу:

— Заявление!

— Он в больнице был, не писал…

— Сейчас пусть пишет! — рявкнул Носенко.

— В кабинете бумага, Леш, — тихо, глядя в пол, сказал Петрович.

— Громче говори.

Петрович принес из кабинета лист бумаги. Протянул Воробью.

— Чего писать?

— Неграмотный?! — заорал Носенко. — Диктуй ему! — приказал он Петровичу.

Петрович в ухо Воробью начал диктовать.

— Не с пятнадцатого, а с сегодняшего дня! — перебил его Носенко.

Кутя, Воробей и Валька сидели за столом. Одна «Старка» стояла пустая. Воробей пил «Буратино».

— Леш, а ты-то полез куда? Ведь вторая группа… — ковыряя вилкой в тарелке, тихо проговорил Кутя.

— Не тронь его, — заволновалась Валька. — Он и так, погляди, не в себе. Леш, как голова?

— А-а, — отмахнулся Воробей.

— Тебе, может, «скорую» позвать? — вскинулся Кутя.

— Ладно, Куть… Ты это… Ты вот что… Ты сарай себе бери, заказы какие недоделанные, напишу — доделаешь. За работу возьмешь сам знаешь сколько, остальное привезешь. Под полом три доски гранитные, габро, для памятников. Нарубить, золотом выложить — по полтыщи уйдут не глядя. А пасхи дождешь — и дороже. Бабки — пополам. Ясно?

— Само собой…

Воробей взял «Старку», открыл, налил по стакану Куте и Вальке.

— Ни то ни се… — Он покрутил бутылку. — На троих надо.

— Ты что?! Ты не удумай! — забеспокоился Кутя. — Бога побойся! Сироту оставишь?!.. Лешка, не озоруй!

— Не ной, — оборвал его Воробей. — Авось не подохну. Чекнем.

— Воробе-е-ей! — заверещал Кутя.

Валька вцепилась в бутылку.

У Воробья стали закатываться глаза. Кожаная вмятина над бровью задышала в такт пульсу. Воробей поймал Вальку за руку.

— А-а!.. — приседая от боли, заорала Валька и отпустила бутылку.

Воробей, промахиваясь, лил «Старку» в стакан. Желтое пятно расползалось по скатерти. Валька скулила где-то внизу, у ножки стола. Кутя вытаращил глаза, не двигался. Воробей поднес стакан ко рту.