Жоэль Диккер - Последние дни наших отцов

И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастания земли. Жена же Лотова оглянулась позади его, и стала соляным столпом.

И встал Авраам рано утром и пошел на место, где стоял пред лицем Господа, и посмотрел к Содому и Гоморре и на все пространство окрестности и увидел: вот, дым поднимается с земли, как дым из печи [13] Быт.: 19:24–28. .

Она смотрела на конверт, который дал ей Пэл. Она сидела у себя в комнате, в Лионе, у родителей, держала в руках конверт, смотрела и не знала, что с ним делать.

Они виделись накануне. Мари, как всегда, принарядилась в надежде понравиться молодому агенту. Как всегда, он повел ее обедать. Ей нравилось быть с ним наедине. В этот раз они ели в тени, на террасе; она надела свое самое кокетливое летнее платье, накрасилась, достала красивые серьги, которые берегла для важных случаев. За обедом положила руки подальше на стол, поближе к его рукам, чтобы он коснулся их, взял в свои. Он так и не коснулся. Хуже того, отодвинул свои. После кофе они немного прошлись. Совершили обычный ритуал: он, сделав вид, что целует ее, незаметно сунул ей в сумку письмо и шепнул: “Адрес тот же”. Она нежно улыбнулась, прильнула к нему, чтобы поцеловал по-настоящему, но он опять остался бесстрастным. Почему он ее не целует? Теперь она уже разозлилась. Вечно одна и та же канитель и никаких поцелуев! Письмо она взяла, хоть и неохотно: война требует. Но поклялась себе, что в следующий раз ни за что не станет это делать бескорыстно, хоть за самые красивые глаза во всей Франции! Он должен хоть раз прикоснуться к ней либо дать обещание на будущее. Невелика цена за тот риск, какому она себя подвергает! Она все-таки взяла письмо, покорно, как служанка, не возмутилась. И когда он ушел, возненавидела сама себя — она уродина, уродина-почтальонша. Всю ночь она переживала свой позор. Хотела было вскрыть конверт, но не решилась, прикладывала его к лампе, но на просвет ничего не было видно. Чем больше она думала о Пэле, тем больше сердилась на него. Он ее отвергает. А она влюблена. Он не имеет права так с ней обращаться, он просто подлец.

Сидя на кровати, она мстительно улыбнулась. Нет, это письмо она не доставит. И другие доставлять не будет. По крайней мере до тех пор, пока он ее не захочет.

Пэл вернулся в Лондон уже в начале сентября. Добрался быстро: транзит в Испании оказался совсем коротким. Все в той же гостинице. Однажды под вечер он вдруг увидел громадную нервную фигуру. Фарон. Взвинченный, как всегда. Делать обоим было нечего, и они провели время вместе. Пэл решил, что тот в конечном счете неплохой парень. К его удивлению, великан, которого вызвали в Лондон отчитаться о задании, был явно недоволен передышкой: сказал, что обошелся бы без нее, пусть бы его послали прямо в Париж. Вместо этого пришлось проехать полстраны, скрываться в Испании и возвращаться обратно к ростбифам — пустая трата времени, денег и сил, он бы за это время уже взорвал парочку поездов… Он терпеть не мог подчиняться приказам из Лондона словно комнатная собачка. Он считал себя выше других агентов и хотел признания. К тому же он ввел новые методы боя, о них скоро будут говорить в учебных центрах, но он их не раскроет, если Генеральный штаб опять заставит его мотаться туда-сюда, как флюгер. Пускай мотаются всякие неуверенные в себе Клоды и Толстяки, а он перешел в высшую лигу. Отчитываться перед бюрократами, таскаться в Лондон, где с тоски подохнешь? Даже не смешно.

Глухой ночью самолет “Гудзон” королевских ВВС высадил их на английской земле. Когда шасси коснулось земли, Пэл ощутил сладостный, блаженный покой. Он семь месяцев выполнял разные задания во Франции без единого перерыва. И вконец вымотался. Юг, вечно этот Юг. Его посылали только на Юг. Чем больше он туда ездил, тем чаще приходилось возвращаться, встречаться со своими контактами — какой-то замкнутый круг. Он хотел, чтобы его послали в Париж. Хоть один раз. Он покинул Париж ровно два года назад, он два года не видел отца. Ему казалось, что все сильно изменилось. Шрам на его раздавшейся груди стал куда меньше.

Пэла и Фарона накормили горячим в каком-то закутке аэродрома и отправили на автомобиле в Лондон. Едва оказавшись на кожаном сиденье, оба уснули. Фарону снилась “Лютеция”, а Пэлу — Лора. Он надеялся, что она тоже вернулась, ему до смерти хотелось покрепче ее обнять.