Стоян Даскалов - Цветины луга

Орешец спал. Только Игна не спала. Душу ее всю ночь жгло огнем. Одной рукой она как бы гасила этот огонь, а другой подкладывала в него сухих дров. Мужа она проводила обратно на завод. Сыботин ушел, убедившись, что сколько он ни сиди на селе, все равно ничего не добьется. Думы роем вились у Игны в голове, мешая ей заснуть. Сон упорно не шел. Она лежала, глядя в окно, за которым стояла тихая летняя ночь, и вдруг заметила, что небо начало светиться. Ей не раз приходилось видеть огни на холмах, но на этот раз свет был какой-то особенный. Он то потухал, то разгорался с новой силой, извергая мириады искр и огненную пену. Игна вскочила с постели и распахнула окно. Нет это ей не приснилось, не привиделось.

— Пожар! — не своим голосом закричала Игна. — Овцеферма горит!

Она кинулась от окна, быстро натянула на себя платье и, хлопнув дверью, растрепанная, с задравшимся подолом, понеслась в село. Село спало. Спал и председатель, крепко обняв молодую жену.

— Эй! — крикнула Игна у ворот, но никто не отозвался.

Она двинула калитку ногой, так что доски затрещали, вихрем взлетела на крыльцо и забарабанила кулаками в дверь, а потом и в окно.

— Вставайте! Скорее!

За стеной послышался шум. Дрогнула занавеска, и из-за нее показалось заспанное лицо председателя. Затем вспыхнул свет, и он, натянув брюки, показался на пороге:

— Что случилось Игна? Опять несчастье…

— Опять! — крикнула не своим голосом Игна и вытянулась, как струна, в сторону зарева: — Не видишь? Кошара горит! Чабаны подожгли кошары, чтобы никому не достались.

Председатель ринулся в дом, что-то схватил и выбежал на улицу. За ним выскочила и Мара. Игна бежала впереди, громко крича:

— Пожар! Ферма горит! Чабаны подожгли кошары…

Отовсюду бежали люди. Затарахтели ведра, бочки…

Вдруг председатель остановился, как вкопанный.

— Это не ферма! Смотрите! Ферма внизу, с этой стороны Вырло, а горит где-то дальше, за Вырло! Смотрите!

Игна схватилась за голову, и из груди ее вырвался раздирающий крик:

— Завод!

Бросилась вперед и снова прикипела к месту, в отчаянии повторяя:

— За-вод! Подожгли завод!

А зарево все росло. Игна заметалась, словно ища спасения. Подбежала к председателю и его жене и прерывающимся от страха голосом выговорила:

— Дикий Данчо сказал, что они не простят рабочим!.. Из-за кошар завод подожгли!..

Обагренная пламенем пожара, она вытянула руки вперед и завопила:

— Ну что? Взяли? Так вам и надо! Вот вам земля! Берите, берите землю! — Голос ее перешел в истерический визг и сорвался. Но спустя мгновенье, словно придя в себя, она закричала ясным, трезвым голосом: — Эй, люди добрые! Вставайте! Завод горит! Мужья наши горят! И село сгорит! Что ж вы стоите, ведь живьем сгорим!

Голос Игны разносился по селу, как набат… Люди вскакивали с постелей, хватали — кто ведро, кто лопату, кто багор — и мчались в сторону Вырло. Игна подняла на ноги все село, бить в церковный колокол не было никакого смысла. Дребезжали ведра, тарахтели телеги, ревели моторы грузовиков, гремели пустые бочки, ржали лошади, мычали коровы.

Метались в отблесках зарева перепуганные люди.

Пробегая мимо овчарни, Игна крикнула:

— Данчо! Завод горит!

Данчо спросонья покрутил головой и засмеялся. Потом увидел зарево, и улыбка сбежала с его лица.

— А ведь верно — горит!

Сказав это, он весь сник, лицо его помертвело. Пошатнувшись, словно от толчка, бросился к огромному медному котлу, вскинул его на плечо и загудел как в бочку:

— Бежим скорее! Сгорит завод, и мы сгорим!..

Пожар набирал силу. Небо переливалось всеми оттенками розового цвета. Краски вспыхивали, гасли и снова загорались волшебным светом.

Впереди всех бежала Игна с коромыслом на плечах, бренча медными котлами — менцами. В этом бегущем, толкающемся потоке была и Яничка. Она ныряла в толпе, спотыкалась, старалась догнать мать. Но даже в этой неразберихе она не забывала время от времени скашивать глаза на свои банты, с которыми больше не хотела расставаться ни за что на свете. Она летела на крыльях, чтобы спасти завод и того, кто принес ей эти ленты. Как он там? Наверное заснул, спрятав у сердца ее первое письмо. А вдруг пожар застиг его врасплох? Вдруг он сгорел в этом адском пекле?

И Яничка испуганно закричала:

— Мама! Ма-а! Где ты, мама?

На ее языке это значило: «Ицко! Где ты, Ицко?». Голос матери слышался где-то впереди.

— Подожди же меня, мама!

Вначале весь холм Вырло с овцефермой и отарами красиво расцвел в море света. Затем в небо взвились огромные огненные языки, посыпались искры, стало жутко. С холма текли отары овец, в страшном переполохе налетающих одна на другую, спотыкающихся, очумелых. Тревожно звякали в ночи колокольчики.