Михаил Каминский - Переполненная чаша

Когда за мамой пришла «эмочка», чтобы отвезти на вокзал, откуда наркомат отправлялся в Куйбышев, в эвакуацию, она собрала всю еду, какая нашлась в доме, и разделила поровну между собаками. А что мама еще могла сделать? Проездных документов на них не полагалось. Собаки, кажется, все поняли и не обиделись на хозяйку: не отвернулись. Но и провожать далеко не побежали. Жучка, правда, выскочила на шоссе и полаяла вслед машине, а Добер доскакал только до ворот. Собаки, я замечал, прощаться не любят и не умеют, зато встречают, даже через полчаса, так бурно, словно ты отсутствовал целую вечность…

Под Смоленском меня ранило в плечо, отправили в тыл, и четыре месяца я пролежал в казанском госпитале. Мама приезжала ко мне из Куйбышева. В те дни с фронта поступали нерадостные вести, да и палата наша была «тяжелой», и мама старалась говорить только о чем-нибудь светлом и веселом. Я тоже не хотел огорчать ее, терпел боль и отказался в-ее присутствии от положенного мне укола морфия.

«А помнишь, как они росли, Добер и Жучка? — спрашивала мама. — Как грызли все что ни попадя?» — «Да-да, — отвечал я, — конечно, помню». Мы тогда обмазали ножки стула и стульев горчицей, но Добер, брезгливо морщась и повизгивая, слизывал горчицу, чтобы Жучка могла затем вонзить в дерево свои мелкие острые зубы.

«Помнишь, мне пришлось спрятать на чердак ковер, который они растерзали? А папе я сказала, что отдала в чистку…» И это я, конечно, помнил. Отец очень любил этот старый персидский ковер и часто любовался его сложным и, как мне казалось, загадочным узором. Но что было энергичным, набирающим силу щенкам до замысловатой восточной вязи многоцветного рисунка и привязанностей хозяина? Они росли и познавали мир своим, особым путем — «на зуб»…

Тут боль немного отступила, и я рассмеялся. Теперь-то можно было открыть маме один секрет: портфель, подаренный отцу сослуживцами, он на самом деле не оставил по рассеянности в трамвае. Просто Добер отжевал углы, Жучка чуть не подавилась замком, и отец попросил меня выбросить никуда не годный портфель на свалку.

«А помнишь, — продолжала мама, — как за Жучкой ухаживал шпиц Аграфены Николавны и Добер жутко ревновал?» — «И как страдал!» — подхватил я.

Да, Добер был благороднейшим псом. Простушка Жучка охотно принимала ухаживания шпица, принадлежащего нашей соседке — тете Груше, а Добер из-за этого несколько дней не пил и не ел. Он бы мог запросто отучить хилого шпица от ухаживаний, но, наверное, не хотел этого делать, ждал, когда опомнится сама Жучка. Но Жучка, что называется, увлеклась шпицем. Нельзя было без улыбки смотреть, как они играли. Широко расставив лапы, Жучка поддавала его носом, шпиц отлетал на несколько шагов и, восторженно лая, возвращался, чтобы продолжать забаву. А Добер в это время сидел в стороне и старательно отворачивал морду, дабы не видеть этих развлечений.

Однажды он все-таки не выдержал и рявкнул. Шпиц, забывшись, ответил пренебрежительным тявканьем, и тогда Добер, подскочив к нему, куснул за бок. Шпиц, конечно, бежал. А в настоящую собачью драку — с безудержной ненавистью, с пастью в кровавой пене и с многочисленными покусами — Добер вступил один лишь раз: когда во время сердечного приступа отец упал на улице и его забрала «скорая помощь». Добер не помчался за машиной, он остался охранять лежавшую на тротуаре авоську с продуктами и защитил ее от бродячих псов.

«А помнишь…»

Я посмотрел на маму и поразился, как сильно она постарела за минувший год. Смерть отца, мое ранение, война. И потом вот это тоже не прошло даром: Добер и Жучка иногда снились ей. «Понимаешь, Боря, как бы там ни было, а я бросила на произвол судьбы родные — пусть собачьи, пусть! — души». Маме тогда показалось, когда машина отъехала уже довольно далеко, что Добер по широкой пологой лестнице, ведущей из сада, взобрался на крышу и смотрел ей вслед. Но у меня большой уверенности в этом не было — глаза у мамы слабые, близорукость…

А потом я узнал, что так оно и произошло. Действительно, Добер влез по широким ступенькам на крышу, к печной трубе, и полвойны провел там напересменку с Жучкой. То он дежурит, то она. А кто от дежурства свободный, тот добывает провиант на всю собачью семью.

В суровые ноябрьские дни сорок первого наш дом заняла служба ВНОС — воздушное наблюдение, оповещение и связь, — состоявшая почти из одних девчат. Фашисты у самой Москвы, воздушные налеты каждый день, работы у противовоздушной обороны невпроворот, а тут собаки под ногами вертятся. Хотел командир пристрелить их, да девчата заступились: они, мол, нам помогают. Вон, видите, товарищ капитан, на крыше сидят? Это собачки вражеские самолеты высматривают.