Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Ледяшин взял портфель и не спеша направился к двери. Его походка, невозмутимо-опрятная, плавная, вызвала в Хрузове лютую ненависть. В Федоре вдруг что-то сработало, и он одним прыжком догнал Ледяшина.

— Так ты продал меня, сволочь, за свое благополучие продал! Ты вдвойне негодяй! Спокойненько рассказал мне о своей подлости…

— Вот и объясняйся с людьми откровенно, — повернувшись, блекло улыбнулся Сергей. — Сами вначале просят…

Он не договорил, так как Федор набросился на него, одним махом повалил на спину и, ухватив за шарф, стал душить.

Внезапно изо рта Сергея вырвался какой-то странный, угрожающий клекот, похожий на предсмертный. Опомнившись, Хрузов выпустил свою жертву и вскочил на ноги.

За дверью по коридору весело прошла большая группа сотрудников института, задержавшихся, как и они, после работы. Скорее всего это были операторы ЭВМ. Кто-то шутил, остальные подхватывали шутки, заводя себя, накачивая смехом. Веселые ребята. Хрузов вжал голову в плечи, с ужасом глядя на Ледяшина, валявшегося на полу.

Секунду, другую, третью Сергей лежал не двигаясь, затем стал глотать воздух, булькая и судорожно вздрагивая. Наконец он открыл глаза и, отдуваясь, поднялся. Как ни в чем не бывало потряс головой, словно сбрасывая с себя наваждение, повращал шеей.

— Дурак ты, Хрузов, — после нескольких глубоких вздохов сказал он, — твое счастье, что мы с тобой в некотором роде приятели. Были приятелями… Идиот несчастный. Ты же мог меня удушить!

Он сплюнул на пол и напряженно посмотрел на свой плевок, нет ли в нем крови.

— С тобой совершенно нельзя иметь никаких дел… Ты как небожитель: ни черта в жизни не смыслишь.

Издав еще один протяжный вздох, Ледяшин поднял шапку с пола, надел на голову и, застегнув пальто, взялся за портфель. В его выпяченных губах не было никакой обиды.

— Хотя я тебя понимаю… В твоем представлении люди, не способные к науке, никуда не годятся. Они не имеют права на нормальные человеческие чувства: страх, гордость, отчаяние, стремление к тихому счастью… Твоя неподвижная точка — будь она неладна! — оказалась для тебя дороже человеческой жизни. Подумай: ну, не защитишь ты эту диссертацию, что с того?

И вправду, что? Федор вспомнил, как шесть лет назад, защитив кандидатскую, он думал, что в мире произошло событие, достойное увековечения. Но ничего не изменилось. На другой день все было в точности таким же, как вчера, так же вставало и садилось солнце, пели и плакали люди, шумели кроны деревьев и стучали костяшки домино во дворе. Только, может быть, чуть радостней все это звучало, звонче.

Потом, повзрослев, Хрузов понял, что так и должно было быть. И вовсе не ради всемирной известности занимается он наукой. Он не может без нее, потому что это способ его существования. А диссертация — это логическое завершение темы, определенный этап, не пройдя который трудно двигаться дальше. Это самое серьезное испытание всему тому, что он сделал.

— Я защищу докторскую, — сказал он твердо.

— Ну, ну… Бог тебе в помощь.

Ледяшин потер шею и, небрежно отстранив Хрузова, прошествовал к двери и хлопнул ею с такой силой, что сверху посыпалась штукатурка. Вся его злость против Федора была в этом ударе. Хрузов вздрогнул.

Шаги уходившего Сергея тревожным эхом отзывались в душе Хрузова, который сидел на стуле, глядя отупелым взглядом на журнал с их совместной статьей. Ведь все знают, кто автор идеи, а кто ее реализовал. И Моренов тоже знает. Чем ему помешал Хрузов? Владимир Маркович такой рассудительный, именитый старик, не то что бесноватый Виктор Тимофеевич Малых, тоже заведующий лабораторией, известный на весь институт тем, что устраивает своим подчиненным скандал за скандалом. Правда, Екатерина Михайловна считала, что Моренов суматошный, ну так что из этого?

Можно быть и суматошным, и порядочным…

Было тихо. Институт опустел. Хрузов знал, что, если задержаться еще на полчаса, в двери покажется голова ночного вахтера и спросит: «Вы еще долго будете? А то все ключи уже сдали…» Вахтеры с почтением относятся к людям, занимающимся наукой, но выгнать всех из института, разогнать по домам их святая обязанность, поэтому они, тушуясь и робея от собственной смелости, все же решаются напомнить заработавшимся сотрудникам, что пора бы и честь знать. Хрузову не хотелось ждать появления вахтера.

Он поднялся со стула, накинул пальто и, выйдя, запер дверь на ключ. В пустом коридоре эхо шагов сопровождало его. Когда он повесил ключ в шкаф и расписался в журнале, вахтер, отирая усы после чая с кексом, проверил запись и проводил Хрузова до самой входной двери. Это было что-то вроде почетного эскорта. Расставаясь, они пожелали друг другу всего хорошего.