Всему виной зависть, думал Хрузов, присматриваясь к Ледяшину, черная зависть человека менее способного и поэтому менее удачливого в науке. В институте они учились в одной группе, но Сергей защитился только в этом году, через шесть лет после Хрузова. Что же касается докторской, то для Ледяшина она вилами по воде писана.
Не потянет Сергей на доктора ни под каким видом, и он сам прекрасно знает об этом.
В этом, конечно, нет ничего зазорного — не каждому дано быть большим ученым! Ну так что же тогда — чинить преграды на пути смельчака, штурмующего научные высоты? Питать ненависть тупицы к гибкому уму? Это? Тогда зачем было идти в науку? Для Хрузова, служащего математике, как святыне, поступок Ледяшина, написавшего в ученый совет обвинительное письмо, был кощунственным, и Федор едва сдерживал гнев против этого бессовестного человека.
— Я не хочу сказать, что ты обдуманно пошел на это, — тщательно подбирая слова, говорил Хрузов. — Скорее всего в тебе заговорило слепое тщеславие, и ты ему уступил… Знаешь, когда-то и мне казалось, что я представляю собой нечто большее, чем есть на самом деле. Любое удачно брошенное на семинаре слово я выдавал за идею, каждую мелочь стремился занести в свое научное бордеро. Но я никогда не зарывался. И тем более не ставил своей целью все подгрести под себя…
Тут Хрузов задумался, потому что предстояло сказать основное. Сергей развязно сидел за своим рабочим столом, положив ногу на ногу. В его глазах читался интерес, но вместе с тем где-то в уголках скривленных губ плясала едва уловимая ирония.
Неожиданно Ледяшин поднялся и, скрестив руки на груди, сказал:
— Феодор, кончай лабуду. Поговорим откровенно.
— Поговорим, — без промедления согласился Хрузов.
Сергей хочет перейти в атаку, догадался он. Лучший способ обороны — это атака. Но как он посмеет? Для этого надо совсем потерять стыд. Бедный Ледяшин, подумал Федор, ты совсем заврался!
— Наверняка ты подумаешь, что я написал в ученый совет из зависти к тебе, так?
— Так, — не колеблясь, снова согласился Хрузов.
Сергей выдержал небольшую паузу, после которой торжествующе продолжил:
— Ошибочно! Лично мне все равно, станешь ты доктором или нет. Я не завистлив!
Хрузов усмехнулся и пожал плечами, показывая, насколько сомнительно для него услышанное. Независтливый человек не станет писать в ученый совет на друга записки с требованием приостановить защиту его докторской диссертации, потому что он-де его обокрал. И кто обокрал — Хрузов! И кого — Ледяшина, «научного импотента», как однажды, разозлившись, обозвал его сам Моренов, заведующий лабораторией.
— Нет, правда! Вспомни-ка, когда ты получил красный диплом, я радовался ничуть не меньше тебя. Я говорил всем: вот, смотрите, это идет Феодор Хрузов, мой друг-краснодипломник! Именно так я и представил тебя Лене… Не буду врать — я не любил ее, но, когда ты сказал мне, что Лена будет твоей женой, это меня немножечко задело. Но даже тогда я тебе не завидовал. Честное слово! Почему? Да потому, что — повторяю — я не завистлив! Нет этого у меня и не было в помине!
Отчасти это было верно. Когда они с Леной решили пожениться, Хрузов не знал, как сказать об этом своему товарищу. Ведь именно Сергей познакомил его с Леной. В каком-то смысле она была его девушкой. Но как-то само собой получилось, что Хрузов забыл об этом, когда делал ей предложение.
К счастью, Ледяшин отнесся к вести о женитьбе Хрузова довольно хладнокровно. Нет, конечно, он был слегка ошарашен, но не настолько, чтобы падать в обморок или смертельно бледнеть. «Ну и ушлый ты, оказывается, малый, Феодор, — сказал он, кривя рот. — Ни за что бы не подумал… А в общем, все правильно. Ты ее, кажется, любишь, а я нет. О чем речь? Если хочешь, могу быть вашим свидетелем».
На свадьбу Ледяшин подарил две симпатичные пивные кружки с закрывающимися крышками. Екатерина Михайловна была недовольна: «Что у нас, пивной бар?» Зато Лена приняла подарок с сочувственным пониманием и только попросила Сергея: «Не сердись, ладно? Ты один не пропадешь, а Федор, смотри, какой… — она долго подбирала нужное слово, — целеустремленный».
«Да, шесть лет назад все так и было. Это было самое счастливое для меня время, — подумал Хрузов. — Свадьба, защита кандидатской — все в один год».
— Допустим, — пересохшим горлом сказал он.
При свете настольной лампы, падавшем на лицо Сергея снизу, оно казалось выдолбленным из дерева какой-то необычайно твердой породы. А глаза словно лежали в темных, загадочных пещерах без признаков живости и тепла. «У него очень жесткий взгляд, — пришло вдруг на ум Федору, — как я раньше этого не замечал?»
Читать дальше