Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Жена шутила, что его трудно сдвинуть с его «неподвижной точки». Он редко куда ходил. В театры Лена даже и не приглашала его, зная, как ему неудобно отказаться и как он будет маяться, если все-таки пойдет. Поэтому в театры она ходила со своей лучшей подругой Антониной. (А вдруг и с этим старшим лейтенантом тоже?) Кино Хрузов не терпел. В кино компанию Лене составляла Екатерина Михайловна. Вернувшись, они взахлеб пересказывали Федору содержание фильма, а он тихо радовался, что сэкономил полтора часа для работы.

В гости, правда, они ходили вместе, но и там Хрузов подыскивал себе место и время для уединенных, обстоятельных раздумий.

Он встал и прошелся по комнате. Девочка за стеной упорно тыкала в клавиши, подбирая «В траве сидел кузнечик». Федор мысленно помогал ей, досадуя в тех местах, где она сбивалась. А вечер, более тусклый, чем когда-либо, все тянулся и тянулся… Внезапно Федор понял, что надо позвонить теще, вероятней всего Лена там.

К теще он относился с опасливым уважением. Видя, что Римма Васильевна, женщина волевая и суровая, сделала со своим мужем, Федор не мог ее не опасаться, однако ее всегдашняя целеустремленность вызывала в нем несомненное уважение. Он помнил дату ее рождения как свою собственную и, стараясь быть примерным зятем, поздравлял загодя, откладывая по этому случаю все свои научные дела. В принципе чем-то Екатерина Михайловна и Римма Васильевна были похожи, но мать казалась Хрузову более мягкой и уступчивой. Может быть, потому, что это была мать?

— Римма Васильевна? — спросил Хрузов, когда длинные гудки вызова прекратились и послышался пронзительный женский голос.

— Да, это я.

— Федор говорит.

— Я узнала.

По тому, как она произнесла: «Я узнала», — Хрузову стало ясно, что она в курсе событий.

— Вы не скажете, где сейчас Лена?

Он решил действовать напрямик, чтобы узнать все, что собирался, до того, как спасует перед этой властной женщиной. Римма Васильевна, как видно, тоже не собиралась увиливать.

— Скажу. Она у Вадима.

«Кто такой Вадим? — подумал Хрузов. — Ах, да, это, очевидно, тот самый старший лейтенант артиллерии…» И пока Федор подбирал слова, она добавила:

— Они были у меня с полчаса назад… Федор, они безумно любят друг друга. Лена давно собиралась тебе это сказать, только не знала как. Так что ваша встреча произошла к лучшему.

— Вы так считаете? — выдавил из себя Хрузов.

— Да. Честно говоря, меня удивляло, что вы поженились. Ты хороший человек, Хрузов, но вы с Леной такие разные…

— Но ведь и вы с мужем разные! — вскричал Федор, сам удивляясь своей смелости.

На том конце провода принужденно рассмеялись.

— Возможно. Но Николай уделяет мне столько внимания, что я на него не в обиде. А Лена жаловалась на тебя. Понимаешь, ты не смог дать ей то, что предложил Вадим и чего она, безусловно, достойна…

И она стала объяснять ему то, что должна была объяснить много раньше, и Федор слушал ее не слыша и видел как сквозь туман, застилавший ему глаза, к нему движется сиренево-голубое пятно, как оно подошло к нему и стало успокаивать голосом матери, а потом Екатерина Михайловна взяла у него из рук трубку и положила на рычаг.

— Ляг, полежи, Федя, сынок мой единственный… Не убивайся ты так из-за нее. Ну мало ли что в жизни бывает! Ты же у меня умница. Ты должен беречь себя для работы. — Она вела Хрузова к дивану, как больного. Он плакал. — Главное, чтобы ты не потерял интерес к математике, правда? Ну что такое развод в сравнении с докторской? Пустяк. Счастливых семьянинов много, а докторов наук раз, два и обчелся… Ложись, сейчас я тебя укрою.

Федор лежал с закрытыми глазами, смакуя слова: «Счастливых семьянинов много, а докторов наук…» Это хоть какое-то утешение.

Из-за стены по-прежнему неслись звуки пианино, и под их неумелое скакание Хрузов вдруг провалился в глубокий сон с последней запомнившейся мыслью: «Да, теперь у меня одна только математика, только моя неподвижная точка…»

Со стороны посмотреть — два товарища беседуют, да и только. Хрузов старался излагать убедительно, несмотря на то, что пятнадцать лет знакомства с Сергеем научили его, что какое бы то ни было объяснение с ним бесполезно. Начни он говорить более напористо, Сергей обязательно остановит и скажет: «Послушай, Феодор (обязательно Феодор, а не Федор), я знаю тебя как облупленного. Не полощи мне мозги». И при этом скорее всего покровительственно похлопает по плечу, несколько раз, словно осаживая его ретивость. Таким Сергей был всегда, еще с института.