Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

И Моренов взглянул на Хрузова с такой суровой непреклонностью, что Федор понял — не видать ему математического конгресса как своих ушей. Конечно, ему хотелось бы поехать. Но если уж так ставится вопрос…

— Хорошо, — сказал Хрузов, выдержав взгляд заведующего лабораторией. — Я сниму свою кандидатуру.

Отвернувшись, Владимир Маркович как ни в чем не бывало продолжил разговор с ученым секретарем, а Хрузов подумал: «Ну и пусть… Никому еще не удавалось достичь сразу двух целей: либо тебе нужна истина, либо мамона… Обойдется Хельсинки и без меня».

Скорее всего это был первый выпад Моренова в предстоящей борьбе, и, поскольку он почти не задел Федора, а точнее, не проник глубоко, а только скользнул по поверхности, Хрузов даже повеселел. Нет, такими методами его не запугать! Он не из тех, кто готов продать дьяволу душу, лишь бы съездить в командировку за рубеж.

А если уж говорить начистоту, то ему действительно сейчас не до поездки. Надо срочно найти какой-то выход из создавшейся ситуации. Ледяшин мутит воду, обвиняет его в плагиате, и, как это ни парадоксально, ему верят. Значит, что-то Хрузов и впрямь упустил, раз так просто удалось подвергнуть остракизму всю его работу. Но отказаться от нее нельзя — это итог, это обобщение, без которого ставятся под вопрос последние семь лет его преданного, самозабвенного труда. Федор готов был уступить во всем — только не в этом.

— Уважаемые коллеги! — торжественно сказал заместитель директора, открывший семинар, и сразу же стало тихо, как в опере, когда начинает звучать увертюра. — Сегодня мы собрались, чтобы послушать доклад профессора Сергеева о нулях мераморфных функций. Я не буду представлять уважаемого профессора, потому что он хорошо известен нам как своими замечательными работами, так и лично… Я просто дам ему слово. Прошу!

Раздались аплодисменты, и к доске вышел маленький крупноголовый человек в бежевом свитере. Он был крепок и энергичен. Казалось, что это штангист легкого веса, которому предстоит поднять рекордный вес — до того скупы и рассчитаны были все его движения.

Для начала он, заложив руки за спину, прошелся перед доской, чтобы собраться с мыслями. Потом он заговорил — быстро и напористо, и Хрузов стал вникать в его слова, забыв обо всем на свете.

Прошло не менее часа, прежде чем Хрузов смог разобраться в сути доклада. Идея была настолько глубока и вместе с тем изящна, что, постигнутая, допускала даже некоторое разочарование. «Ну и что?» — сама собой напрашивалась мысль. И только потом вновь возвращалось восхищение — да ведь вначале-то было иначе! Была сложная проблема, которую не мог решить никто. И только этот умный человек додумался до того, с какого края к ней подобраться. И после этого идея засверкала бриллиантом. Ну, не чудо ли?

Все отступило перед этой бесподобной красотой. Да и разве она не была достойна благоговения?

Федор перевел взгляд на Ледяшина, который сидел неподвижно, вперив пустые глаза в доску. По всему было видно, что он не понимал. В каком-то экстатическом порыве Хрузову захотелось подсесть к нему, взять лист бумаги и еще раз проделать все эти хитрые преобразования, чтобы и Сергей тоже в них разобрался. «Смотри, Сергей, как это здорово! Смотри, как все просто… Если ты это поймешь, тебе уже не захочется строить против меня козни, потому что они скучны и нелепы. Они гнусны и некрасивы. Математик не может служить нелепости. Пойми это, Сергей, пойми, пока не поздно…» Но Ледяшин сидел с непроницаемым, тоскливым выражением лица, отбив у Хрузова всякую охоту к этому миссионерскому акту.

Полтора часа доклада показались Федору одним мигом. И вот уже, положив мел, докладчик достал из кармана брюк платок и стал вытирать перепачканные пальцы. Делал он это с той нервозностью, которая свидетельствовала о его стремлении поскорее услышать реакцию зала. Это было первое публичное выступление профессора по данной проблеме. И хотя Сергеев демонстративно не смотрел на аудиторию, Хрузову передалось его волнение, усиленное невысказанными сомнениями, на которые он только сделал слабый намек, указал как на путь, каким можно попытаться свалить то здание, которое он сам же воздвиг. Это был подлинный ученый, исследователь мира. В эти минуты Федор Хрузов буквально ощутил величие его души, для которой познание Истины дороже собственного честолюбия и мишурного блеска славы. Да, ему тоже нужна была победа — но не любой ценой. Он шел в бой с поднятым забралом. Честно и смело.