Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Федор подумал, что именно такие люди украшают науку.

Поднялся заместитель директора.

— Какие будут вопросы?

Армада ученых, сидевших в зале, зашевелилась. Посыпались вопросы — как заметил Хрузов, не все доброжелательные, некоторые с подковыркой, с нажимом. Федор поморщился — ему всегда претило, когда в вопросах к выступающему больше собственного мнения, чем действительного непонимания. Зачем это? Разве так можно докопаться до сути?

Но профессора, видимо, нелегко сбить с толку. Он отвечал обстоятельно, неизменно вежливо и четко. Нет, этот человек определенно нравился Хрузову. Федор легонько вздохнул: жаль, конечно, что они бьются над разными задачами — ему хотелось бы хоть немного поработать бок о бок с Сергеевым. Он понял, что у него можно многому научиться.

Удивительно: прежде Хрузов почти не обращал внимания на личность ученого. Ему казалось, что не в этом главное. Главное — его мозг, как он генерирует идеи. Федор всегда остерегался давать людям собственную оценку. Как-то он даже обмолвился: «Я, может, потому и влюбился в математику, что в ней не нужно решать никаких морально-этических проблем… Здесь все объективно».

Но оказалось, что отнюдь не все люди, имеющие дело с математикой, свято чтут объективность! Оказалось, что люди эти такие же, как и всюду, только, быть может, более рассудочны и честолюбивы. А поскольку математика стала занятием коллективным (ведь каждую идею следует выставлять на всеобщий суд), то и приходится решать не только абстрактные, но и некоторые моральные проблемы. Взять хотя бы его давешний инцидент с Ледяшиным…

К сожалению, Хрузов только сейчас начал разбираться во всем этом.

Он оглядел зал. Каждого из своих коллег он увидел теперь как бы новыми глазами. Есть пустоцветы на древе науки, но прекрасные, компанейские ребята, остроумные и в какой-то мере даже обаятельные… Каким ветром их занесло в математику? Что они тут ищут? Ведь они все же достаточно сообразительны, чтобы понять, что выдающихся результатов им вовек не достигнуть. Да они, очевидно, и не пытаются!

Есть гипертрофированные честолюбцы. Эти стремятся все сгрести под себя. Они хватаются за любую проблему, за всякую задачу, лишь бы добыть себе славу. Сначала узкоспециализированную, потом появляются претензии на общенаучную. В таких всегда слишком много напора. Они ценят не саму науку, а себя в ней.

Есть тихие, с виду даже забитые, но беззаветно преданные делу поиска научных фактов. Им наплевать на звания и должности — интерес работы окупает все.

Есть громкие, азартные, неумолимые — и тоже преданные.

Есть отшумевшие, выжатые до последней капли, отдавшие все и продолжающие действовать по инерции…

Есть дремлющие, но способные, потенциально одаренные молодые научные работники, которые по-настоящему еще не начали действовать, а только как бы примериваются, ждут какого-то толчка… Хрузов тоже был таким. И если б не Владимир Маркович Моренов, в свое время наставивший его на путь истинный, как знать, что из него получилось бы…

Коротко стриженный затылок Владимира Марковича одобрительно закивал перед глазами Хрузова, отмечая удачно брошенную кем-то из зала реплику. Умный такой, аккуратный затылок, круглый, как глобус, и твердый, как орех. Какие мысли за ним прячутся? Вполне возможно, что среди них вертится и та, что не доставит Хрузову особой радости. Однако Федор не испытывал ни малейшей злобы к этому седому, постаревшему затылку, даже если он сейчас и враждебен Хрузову. Потому что Федор отчетливо помнил все творческие удачи своего учителя, все его прошлые достижения и былые заслуги. Тень, которая временами ложилась на репутацию Моренова, не затмевала блеска его ума. Сгоряча Хрузов мог подумать о Моренове плохо, но потом вновь брало верх уважение к его таланту — и Федор преклонял колено… Что поделать, ведь Хрузов был математиком! И вот уже те самые коллеги, которых он минуту назад рассортировал по их человеческим качествам, снова обрели свои профессиональные лики: этот развил принцип оптимальности Веллмана, распространил на определенный класс задач, тот — крупный специалист по теоремам существования… Большие, умные, уважаемые люди.

В зале раздались смешки, Хрузов поднял глаза и увидел, как садится доктор физико-математических наук Гановский. Ну, ясно, он, как всегда, закончил свое выступление словами: «В чем-то вы, профессор Сергеев, безусловно, правы, но в чем-то, по-видимому, нет. Вот только я не могу разобраться, в чем же именно…» Знаменитая фраза, которую Гановский повторяет чуть ли не на каждом семинаре, где не все так уж безусловно и очевидно. С некоторых пор она стала восприниматься как сигнал к завершению дискуссии.