Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

— Раз-два! Еще — взяли! — кричат электромонтеры и под эти возгласы понемногу приподнимают столб. Вновь и вновь кричат они то же самое, ухают — и столб поднимается все выше и выше. Мальчишки вторят им:

— Взя-а-а-али!

Наконец монтажники устанавливают столб и утрамбовывают вокруг него землю. Передышка.

Мой новый знакомый, Кадыр, опять бежит ко мне.

— Ты не плачь, я пошутил.

Он сует мне в руки что-то наподобие маленькой тыквы, из которой пьют воду. Нет, скорее наподобие кувшинчика, прозрачного и загадочного кувшинчика; может быть, это волшебная лампа? Дети смотрят на меня с завистью.

— Не разбей! — предупреждает меня Кадыр. Но я ничего не могу ответить, мои мысли заняты этим кувшинчиком. Почему это я должна разбить его? Никогда! У меня ведь много стеклышек, больших и маленьких, желтых, красных, голубых и зеленых — разноцветных; у меня есть и черное закоптелое, дымное стекло, через которое я смотрю на солнце.

Одна моя слезинка упала на прозрачный кувшинчик и оставила на нем влажный след.

— Не плачь, а то выплачешь свои глаза, разве они не нужны тебе?

— Кадыр! Куда ты опять пропал?

— Иду!

Нет-нет, глаза мне нужны: в классе, когда я смотрю на строчки, или когда мама посылает меня на дорогу, чтобы взглянуть, пришла ли из стада наша корова с белой отметиной на лбу, или когда я сижу возле очага, танура, чтобы предупредить маму о том, что молоко вскипело. А иногда мама просит, чтобы я посмотрела на нее в новом платье и сказала, идет ли оно ей.

Идет, очень идет! Моя мама всегда хороша, даже когда она сидит у танура и печет лепешки. Опускается темная ночь, тополя теснее окружают нас, черные гроздья винограда напоминают опущенные кучерявые головки ягнят, небо становится удивительным от множества появившихся черных кошек с горящими глазами, а мамины глаза наполняются слезами и блестят, отражая огонь танура.

Я от самых наших ворот бегу к этим блестящим над тануром звездам, к ее звездам, и потихоньку, нежно прикасаюсь к ним губами; ресницы звезд щекочут мои губы, но я их целую…

Мама смотрит на меня.

— Почему ты плакала?

— Я не плакала.

— Но почему же глаза у тебя влажные?

— Я много смеялась.

— A-а, понятно, а что у тебя в руках? А ну, покажи!

Я протянула ей подаренную мне стеклянную штучку.

Прозрачный кувшинчик, а внутри дрожит несколько тоненьких проводов.

— Зачем ты это взяла?

— Мне ее Кадыр дал, электромонтер.

— Береги, чтобы она не разбилась.

— А что это такое, мамочка? — Я уже и сама знаю, но спрашиваю нарочно.

— Это электрическая лампочка. От нее в комнате вечером светло становится, как днем.

— Но как же это происходит? Объясни!

— Ты же видела, как столбы устанавливают. Потом на эти столбы натянут провода, а к концам проводов в домах подсоединят вот такие лампочки, как у тебя. Затем на стенах приделают кнопочки, нажмешь на такую кнопочку — и загорится свет.

— Значит, лампочка нам пригодится и разбивать ее нельзя? Я буду беречь ее.

Пусть они поднимают и устанавливают столбы, протягивают провода. Для себя я нашла увлекательное занятие: часами с большой осторожностью я наношу на этот стеклянный кувшинчик с тонким горлышком всякие рисунки. Правда, он стал теперь похож на волшебный кувшинчик, разрисованный всеми цветами — теми красками, которые мама бережет в пиалах и в которых она кипятит свои нитки. Красные, желтые, голубые, зеленые…

Мой волшебный кувшинчик сразу стал похож на глобус, на зеленый шар, на весь мир. Теперь этот прекрасный маленький мирок принадлежит мне и моим статуэткам.

— Робия, где ты?

— Я здесь, мамочка.

— Ты почистила ламповое стекло? Промой его, взрослая моя доченька.

— Хорошо, мамочка.

— Родненькая моя, какая ты стала большая.

Я вытираю свои выпачканные краской руки о подол платья. Нехорошо получилось. Мамочка обидится… Статуэтки по порядку расставляю вдоль подоконника, а разукрашенную лампочку ставлю перед ними.

— Раз-два, еще! — слышу я и, сняв стекло с керосиновой лампы, сую его в холодную печь под котлом, наполняю золой, потом закрываю ладонями отверстия с обеих сторон, крепко прижимаю стекло к себе и бегу на улицу — в сторону ручья. Там сажусь на берегу под ивой у воды.

Я теперь взрослая девочка. Сама зажигаю лампу. Каждый вечер у ручья промываю с золой закопченное ламповое стекло — осторожно, чтобы не разбить его. Оно становится чистым и прозрачным. Потом я наполняю его солнечными лучами.

— Солнышко к вечеру перед закатом, — говорит мама, — у нашего ручейка личико свое омывает. Те искры, что блестят в воде, — пылинки солнца.