Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Приблизившись, Цырля сползает по крутому боку лошади на землю. Шея и бока у коня мокрые, мокрый и Цырля. От пота.

— Долго ты гарцевал, — бросает Дич.

Привязав коня в тени под вербой, Цырля идет под навес, валится на сено и лежит, раскинув руки-ноги. Дич подходит к нему, и тогда Цырля вскакивает:

— Председатель всю рыбу отобрал!

— Нашел сетку?

— Только я стал выбирать, вытряс двух щук, линей, плотвицу, а тут он на «газике». Глядит на рыбу, на сетку, а спрашивает про телушек.

— Про телушек? — настораживается Дич.

— И про живых, и про мертвую.

— Что — про мертвую?

— Где, спрашивает, закопали.

— А ты?

— Не знаю, говорю, ни про какую закопанную телушку. При мне, говорю, ничего такого не было. А про кобеля, спрашивает, знаешь? Про кобеля знаю. А про телушку, выходит, нет? Нет. Ну так, говорит, завтра чтоб из загона не выпускали, покуда не приедет зоотехник. Он сам выгонит.

— А почему это? Может, за нас потом и деньжата получит?

— Посчитает. Номера перепишет.

— Все ясно! Одно не ясно, Цырля, откуда председатель дознался?

— Глаз вокруг, что ли, мало? Рыбаки, может, на Соже были, видели, как тот кобель скакал, на телку кидался. Мы их не видели, не до того было, а они нас видели.

Дич сидит рядом с Цырлей сумрачный, испуганный, в ожидании неизвестного, напряженно о чем-то думает. А Степан — около коня. Обошел, оглядел, ощупал. Пока не было Цырли, он очень переживал, боялся, как бы Цырля коня не загнал, не изувечил гвоздем, что в каблуке, и теперь, ощупав у коня бок, успокаивается: явных отметин вроде бы нет. Подошел к Цырле, стал над ним, глядит на ботинок, на каблук — где гвоздь? Не видать гвоздя. Неужто сам опомнился, вырвал?

— Ну что, Степан, рысак в порядке? — спрашивает Цырля, поняв неспокойную Степанову душу.

— Где же твой гвоздь?

— Потерял. — На лице у Цырли безмятежная, невинная улыбка.

Нет, ты его не потерял, думает Степан. Ты сам испугался, когда саданул коню под бок, когда тот взвился и чуть не сбросил чересчур шустрого наездника. Где-то там, в лугах, сам, наверное, выдернул из каблука. Потому что ты, Цырля, не Дич. Тот упрется — не проломишь, доведет свое до конца, хоть ты тресни. Дич — это вроде как бич, только еще и дикий. Не зря ему прозвище прилепили, во всем дикарь. А у тебя, видно, душа и совесть на месте.

— Что у нас на обед? — спрашивает Дич. — Была б уха, да… Ладно, Цырля, я не против, что ты отдал рыбу председателю. Может, не станет разбираться с телкой. Нет и нет. Спишут. Мало ли списывают?

— Думаешь, отблагодарит за рыбу? — не глядя на Дича, говорит Степан.

— А ты не суйся, — огрызается Дич. — Ты иди чисти картошку, вари похлебку. Или на готовенькое метишь?

Степан и сам собирался чистить картошку, на готовое рот никогда не разевал, но теперь, услышав попрек, не хочет подчиняться Дичу.

— Зря телку закопали, — сетует Цырля. — Могли хоть окорока вырезать, лопатки. Были бы с мясом.

Дич снова психует:

— Далась вам эта телка…

Аж затрясся. Но уже и Степан вошел в злость, взялся подкусывать:

— Сколько такая телушка стоит?

— Сотен пять, — прикидывает Цырля.

— Что заработаем, то и проработали.

— На троих раскинем.

— С какой это стати на троих? — возмущается Степан.

Дич хищно, как на врага, смотрит, может, напугать рассчитывает, но Степан отступать не намерен, и Дич, зная, что тот упрям не меньше его, ухмыляется:

— Не плачься. Твой кошелек еще никто не трясет.

Они замолкают. Степан идет в будку, где у них посуда, продукты; оттуда с ведром — на речку, за водой, потому что варить похлебку все же ему, его очередь. Принеся воду, наливает ее в кастрюлю и примащивается у ящика с картошкой. Очистив две картофелины, видит, как вдали что-то черное скачет в траве, словно подбитая птица — ворона или галка, машет черными крыльями. Через какое-то время до Степана доходит, что никакая это не птица, а собака, тот самый Цырлин кобель, скачет, трясет большими черными ушами. Он волочит что-то тяжелое. Степан молча наблюдает: не заметили бы собаку Дич и Цырля. Но Дич заметил. Поднимается с сена и спокойно, чтоб не спугнуть собаку, крадется к ней наперехват.

Вот и Цырля, будто он хозяин кобеля, нудит:

— Ты с веревки его спустил?..

Увидев перед собою Дича, собака останавливается, глядит настороженно. Она уже остерегается, боится его, и Дич, смекнув, что пес не дастся, хватает с земли кол… Попал, видно, потому что кобель, громко завизжав, подпрыгивая на трех ногах, мчится по лугу.

— Ты за что ему лапу перебил? — зло, жалея собаку, спрашивает Цырля, когда Дич возвращается к навесу.