Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

— Ну что? Беги, пока цела…

Стадо уже в загоне, огороженном жердями на самом берегу Сожа, в том месте, где берег отлогий и телкам легко зайти в воду. Повесив кнут на столб, Дич лежит под навесом на сене. Он говорит Степану, чтобы тот сходил к озерцу, поглядел: может, в сеть попалась какая рыбина. А Степан стоит к нему спиной, опираясь на ограждение, смотрит на телушек и думает: зачем, с каким умыслом судьба свела его с Дичом, с Цырлей? Они вместе работали в Минске на велозаводе, но душою Степан к ним не привязался, тем более к Дичу. С Цырлей еще можно куда-то пойти, о чем-то поговорить, спокойно, искренне, на Цырлю можно надеяться, а Дич только глотку дерет, командует, его так и подмывает унизить все живое — человека, собаку… И ничего ему не докажешь, в башку не вобьешь, потому что он невыразимо упрям — стена стеной. Вот лежал-лежал, вдруг вскинулся, словно обжегшись, и сразу хайло раскрыл:

— Степка! Где кобель?

— А я ему не пастух, — нарочито спокойно, не оглядываясь на Дича, отвечает Степан.

— Если пустил, ловить будешь!

Телушки сбились у ограды, мокрыми мордами тянутся к Степану, без боязни разглядывают его. И он тоже тянется к ним, то одной, то другой кладет руку на голову, почесывает хохолок на лбу, гладит желвак на шее — след от шприца, небрежность ветеринаров, когда делали прививку от ящура. Телки упитанные, потому что ходят на воле, на хорошем выпасе, но встречаются среди них и худощавые беглянки, которые больше мечутся по лугу, чем щиплют траву.

К Степану подходит Дич. Опершись на соседнюю жердину, спрашивает уже покладистее, мягче:

— Так куда его запрятал?

— Отпустил. Пусть бежит туда, где его ждут. Да и у тебя руки чище будут.

— О руках моих печешься? Или о своей чистенькой душе? Я, Степка, ученый, у меня диплом ветеринара. И руки, видишь? — Дич показывает Степану широкую, как лопата, ладонь. — Первый мой председатель, Ван Ваныч, он и теперь тут, в соседнем колхозе, хвалил: за что, говорит, ты, Лысятов, мне нравишься, так это что ловко кастрируешь, у тебя, говорит, лапа что надо, любое «хозяйство» на ней лежит красиво, хоть кабанчиково, хоть бычье. Маэстро! Во как — маэстро!

— Ну, это я от тебя уже слышал.

Дич гогочет, тянется, как Степан, рукой к телке, но та отворачивает от него голову, не дается.

— Ничего, Степа. Я тебя приучу… Сначала привыкнешь глядеть, как это делается, а потом…

— Нет, Дич, меня не приучишь. И успокойся. Выпутайся хоть с той телкой, которую сам на себя повесил. Тут люди не дураки. Председатель уже знает.

— Что он знает? — вскидывается Дич.

— А то, что ты вчера пустил кровь собаке, «хозяйство», как ты говоришь, кобелю вырезал. Додумался.

— А ты много потерял, что не видел того цирка. И куда ты тогда смылся?.. Так что председатель, говоришь? Про собаку дознался? Кто ему донес? Может, ты и донес? — ощеривается вдруг Дич.

— Я отсюда, с выпаса, никуда не бегаю.

— Так, может, Цырля?.. Дознался, дьявол…

— И про телку дознался. Как на нее собака, окровавленная, кинулась, вцепилась в горло. И что закопали.

— Брешешь. Этого он не знает и никогда не узнает. И тебе про это лучше не знать. Про собаку можешь языком почесать, а насчет телки рот на замок. Что молчишь?

— Эх ты, Дич! Откуда в тебе такая жестокость? Ты же деревенский, рос с ними — с собаками, с телушками.

— Ты в городе два года, а я давно городской. В городе нема ни телух, ни коров, собаки другие, чужие, не мои. Я и забыл, что собаку нужно кормить, а телуху по морде гладить.

— Но не забыл же…

— Как «хозяйство» вырезать? Не забыл.

Дич ложится животом на ограду и гогочет так, будто у него не одна, а несколько глоток.

— Чего ты? С чего это тебе смешно?

— Вспомнил, как батька привел в нашу хату гостей. Бутылки с самогонкой на стол, а где закусь? Туда, сюда — пусто в хате. За нож — да в хлев. Один кабан — все наше хозяйство. Батька прижал его в угол и отхватил свежий кусок. Мать прибежала — батька с мужиками пьяным пьяны, а кабан кровью истекает.

— А говоришь, город тебя таким сделал… Нет, ты всегда был… как твой батька.

— Ты моего батьку не трогай! Скажи лучше, откуда председатель дознался про телуху?..

Степан ловит за оградой белое лопушистое ухо доверчивой телухи с прикрепленным пластмассовым номером, чешет, посмеиваясь, смотрит, как телка закрывает от удовольствия глаза, словно засыпает, и тут замечает Цырлю: медленным шагом, словно лошадь загнал, Цырля едет из лесу, от озерца. Может, потряс сетку, везет рыбу? Степан не сводит с Цырли глаз, Дичу ничего не говорит, но Дич и сам увидел, молча смотрит на Цырлю.