Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Вагончик громыхнул рессорами, когда Борис оттолкнулся от порога ногой; прохлада ополоснула горячие щеки. И он, с еще не до конца испарившимся из головы дурманом, застыл, пораженный вдруг неживым молочным безмолвием предрассветного часа. Померещилось ему: ничего вокруг нет, ничего, кроме их вагончика! И дикая мысль: не сон был с титановыми драконами из черных туч, и единственное, что уцелело на земле после их смертоносной атаки, — это вагончик!.. Вздрогнул, невольно попятился к порогу, провел ладонью по отпотевшей обшивке. «Какая чушь!.. Сейчас начнет светать, и все станет видно!.. Уже пора…» И он замер, опасаясь отойти от вагончика, покуда кругом в прореженной черноте не стали проступать серые очертания строений, капониров, кустов полыни, запах которой он тотчас уловил. И глаза его напряженно высматривали проявление, словно на фотобумаге, новых признаков жизни. «Ну и ну! — подтрунил он над собой сконфуженно, стараясь, однако, запомнить ускользающее необычное состояние. — Ну и ну!» Он уже улыбался мужавшему рассвету. И, будто устыдившись своей слабости, Борис убрал руку с обшивки вагончика, сунул ее в карман, постоял так и, точно в доказательство своей смелости, направился к ближайшему капониру. И, слыша единственный звук — гулкий звук своих шагов, совпадающих с ударами крови в голове, удивился непривычному ощущению: он будто наблюдал за собой со стороны, как во сне. Вот он идет, тяжело переставляя ноги, взбирается на холм, трудно дышит. Наверху останавливается. Перед ним, разжиженное туманом, простирается бетонное поле. Застыли на возвышениях либо медленно поворачиваются сетчатые полусферы, покачиваются полумесяцы локаторов, топорщатся антенны. Борис озирает все это и никак не может постичь, что его так сильно потрясло в этой не в первый раз увиденной панораме. А потрясение растет, громадится, и жутко-радостно становится от такого беспредельного увеличения. Ты, кажется, можешь вобрать в себя все без остатка и не рухнешь под тяжестью всего, а полетишь — такова энергия напряжения. «Да, увидеть и запомнить, — думает Борис. — Будет ли когда время вот так же… вот так же…» И невозможность сформулировать незнакомое состояние отнимает у него последние силы — вновь мощнее накатывается усталость, опустошенность, и сразу потянуло тут же лечь и закрыть глаза.

Пересиливая себя, он дождался, когда из-за края аэродрома показался край солнца, и на непослушных ногах пошел вниз.

А у подножия капонира, ссутулившись и спрятав руки в рукава куртки, поджидал его дежурный по стоянке.

— Закурим?

Борис, не удивившись его появлению, вытащил сигареты.

— Ты чего там, — прикуривая, поинтересовался дежурный, — стоял-то?

Борис, помедлив, ответил:

— Прощался. — И подумал: «А и правда ведь, никогда я уже не увижу всего этого. Никогда. Это уж точно». И вдруг очень четко и хорошо понял, в чем именно выпала ему сегодня удача — открыть в себе новое зрение, рожденное неким новым знанием, и оно, это знание, потянется за ним в гражданскую жизнь и, быть может, как-то по-новому позволит увидеть там и себя и других. И то, что он нечаянно сформулировал теперь причину своего состояния, обрадовало его, вернуло бодрость, и, несмотря на то, что руки и ноги плохо слушались, сил, показалось ему, хватит еще и на сутки, и на двое, и вообще на столько, на сколько нужно.

— Чего говоришь? — не понял дежурный.

— Прощался, говорю. Дембель, понимаешь. Вот и… — Борис вздохнул, усмехнулся снисходительно: «Рано тебе еще, не поймешь…»

Он вытащил из пачки для себя сигарету, остальные протянул дежурному.

— Будь.

Распахнул дверь — в нос ему ударил знакомый дух — и хотел было гаркнуть: «Подъе-ом!» — но тут же увидел своих ребят, спящих в прежних позах, их бледные в утреннем свете лица и осекся. «Боже мой, — подумалось неожиданно, — разъедемся в разные стороны, и… все? Никаких больше вместе боевых тревог, учений, и стучать ложками в одном котелке уже не придется — ничего».

Осторожно прикрыв дверь, он сел на ступеньку и закурил.

Виктор Карамазов окончил отделение журналистики филологического факультета Белорусского государственного университета имени В. И. Ленина. Работал в местных газетах, на телевидении. Автор книг «Подранок», «По талому снегу», «Спираль», «Радуга среди зимы», «Жаворонок над полем», «Пуща». Член Союза писателей СССР. Живет в Минске.

Солнце палит уже который день, в небе ни облачка, а ветер дохнет — обдаст жаром, как из пустыни: не отдышишься, не остынешь. Выпас — ничего, зеленый, желтизна зацепилась, правда, кое-где, островками: зима была снежная, весна поздняя, вода в паводок на заливных лугах держалась долго, да и дожди давно ли отшумели теплые, парные, лили дня три. Прошлым летом косили в дождь, шел и шел, не переставая, все травы на сенаж пустили, под целлофан спрятали, а нынче и сенажу довольно, и сена — стогов уже понаставили. Хотя… так и так дождь нужен. Жито, скажем, налилось, ему сушь не страшна, а яровые, лен начали гореть, и картошку, где на песке, посушит. Нужен дождь.