Приземлился последний МиГ, прочертив по бетонке напряженным огненным щупальцем из-под «брюха», в конце взлетно-посадочной полосы вертко сошел на «рулежку» и легко, порыкивая, точно сытый зверь, побежал к ожидавшим его техникам, механикам; метров за пятьдесят до остановки заглушил двигатель и катился уже бесшумно, по инерции, как бы смутившись, что оставался единственным, кто нарушает тишину. Огни, очерчивающие взлетно-посадочную полосу, стали гаснуть, линии аэродрома померкли.
Посеребренный звездным блеском силуэт страшноватой птицы-истребителя размыло набежавшей на глаза влагой, а голоса людей, цеплявших истребитель к тягачу, вдруг наполнились высоким смыслом — Борис различал почти каждое слово, хотя переговаривались они негромко, настолько кругом сделалось тихо.
— Ну наконец-то последний, — сказал один. — Все! — И чем-то слабо звякнул.
— Эт что-о, вот на ученья пойдем, тогда-а… Я-то летал на полигон, зна-аю…
«Уже без меня», — подумал Борис. Ему померещился родительский дом и то, как он неслышно входит на террасу, различает на кухне голоса матери, деда, Натальи…
Напарники, свободные от службы, спали, когда он вернулся в лабораторию, пропитанную кисловатыми парами еще теплых химикатов. Хлипкого сложения Леня тонюсенько посвистывал, привалившись в уголок, подобрав под себя разутые ноги, а Костя, неловко упершись выпуклым лбом в перегородку вагончика, причмокивал пухлыми потрескавшимися от жары губами.
Борис опустился на диванчик, осторожно умостил под столом ноги, потушил настольную лампу. И тут же возникло ощущение: из-за спины бьет желтый сноп фонаря. Невольно дернулся — прикрыть давно убранные со стола фотоматериалы. Закрыл глаза, и под веками защипало, но он знал: скоро боль уймется, нужно только потерпеть. «Сейчас, — решил он, — малость отдохну, тогда уж побудку устрою… Вперед, в казарму, под одеяло с простынкой…» И, одолеваемый усталостью, он стал проваливаться в неспокойный сон. Воспаленный двухсменными полетами мозг восстановил, зажег перед ним яркую картину ушедшего дня так, что она даже смутила Бориса, и во сне он подумал: «Не все разве, не закончилось?..» Точно со стороны увидел он себя и своих товарищей за работой: то во всю панораму, то фрагментами, в мельчайших подробностях, в непривычно сочных красках. Услышал ураганный гром всех эскадрилий, газующих разом. Увидел синеватые языки пламени, бьющие из сопел в закопченные стальные отражатели. Еще секунда — они прорежут металл, сожгут все позади себя или сорвут тормозные колодки. Вагончик сотрясается, все дребезжит в нем на разные лады, и кажется, вот-вот он повалится на бок, либо вообще покатится, и ты в нем полетишь вверх тормашками. Внутри каждая жилочка, капиллярчик вибрируют. Расслабишь челюсть — постукивают зубы. Но темп работы убыстряется: техники несут кассеты — регистрация, разрядка, проявка, зарядка следующих. И тут же новый цикл. И так без конца: фотопулеметы, пуск ракет, параметры двигателя, локаторы. В памяти отпечатываются лишь смены света и тьмы да противный визг выдергиваемой из катушек пленки. Пальцы действуют механически, задумался над манипуляцией — и сразу разлад. Бум-ба! — грохают о стол бронированные заглушки. Дзань-дзык! — ножницы. И кто-нибудь из троих, не нашарив больше кассеты, начинает, словно у него на исходе воздух, поторапливать:
— Все? Включать?.. Включа-аю!
И ему в ответ:
— Стой! Пленку не закрыл!
В дверь вовсю дубасят:
— Эй, обнаглели! Время! Вылет же!
Распахиваешь ногой дверь и чуть ли не в лицо орущему:
— Н-на!
А тому уже и некогда отвечать. Только вскоре слышишь, как уходит в небо звено, вспарывая спрессованный воздух. И отчетливо испытываешь, как бы даже осязаешь вину за свой резкий, обидный тон: ведь сам виноват в задержке — выбегал смотреть воздушный бой.
И вдруг что-то меняется — фон, ощущения — какая-то поломка, авария — нет, катастрофа! И от этого — содрогания по телу. И тут из-за черных облаков со звенящим воем пикируют махины. И некуда деться, спрятаться!.. И заполошно, леденея от ужаса, Борис вырвался из сна. Поспешно нашарил выключатель, но удержал вздрагивающие пальцы, не включил: уже сообразил, что это был сон-кошмар. Но сердце колотилось вразнос, резкое и словно бы чужое дыхание отдавалось в ушах, било по перепонкам.
— Не-ет, — сказал он себе хриплым полушепотом, — это слишком. Надо на свежий воздух. С ума спятил! — И принялся выбираться из-за стола, с завистью прислушиваясь к мерному посапыванию товарищей.
Читать дальше