Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

— Замужем я, вот и кольцо, — пояснила Тамара, не понимая, что говорит штурман от безделья. — А детей нет… Я прошла обследование, у меня все нормально.

Штурман, у которого был заготовлен тот самый вопрос «Как до такой жизни докатилась?», открыл рот и замер, уставившись на проводницу.

Венька тоже вгляделся повнимательнее: его удивила такая откровенность. Говорила Тамара о том, о чем говорить вроде бы не принято — да и кому? Случайным людям. Ведь сегодня она летает с одним экипажем, завтра — с другим. А Тамара, ничуть не смущаясь, сказала, что виноват ее муж и что без детей им, видно, не жить вместе. Из ее слов можно было понять, что она его не очень и любит.

— Без детей знаете как плохо, — закончила она и посмотрела поочередно на каждого. — Жизнь не та вроде бы.

И громко вздохнула.

С минуту сидели молча, а затем навигатор, улыбнувшись во все лицо, предложил:

— Хе! Дети… Попроси вон Веньку, и будет двойня.

— Навигатор! — Дед проговорил строго, но не удержался, чтобы не улыбнуться.

— А что? Дело житейское, — оправдывался штурман; ему было и смешно и стыдно, он почесал лысину пальцем и добавил тихо: — В таких вопросах надо быть выше личных интересов.

Венька хотел ответить штурману, чтобы он сам и занялся этим, но тут в самолет вошел механик, заглянул в салон и, понимая, что он теперь единственный из всех занят работой, важно сказал:

— Пассажиров везут. Видимость — километр.

— Угу, — ответил Дед и пошел в пилотскую.

Штурман собрал листки и тоже встал.

— Вот так вот, — сказал он, глядя на Тамару. — Всем миром обсудили, совет выдали и…

— Обойдемся без советов, — отмахнулась Тамара, повернувшись к Веньке, и спросила его: — Правда?

— А конечно, — ответил Венька и пошел следом за штурманом в пилотскую.

Штурман угадал: настроение у Веньки после выходного дня было паршивое. Позавчера он ездил к сестрам Емельяновым, жившим в большом доме на Загородном проспекте. У них там была узкая, с высокими потолками комната в коммунальной квартире, и сестры, не особенно куда расхаживая, сидели большую часть времени дома. Венька ехал с надеждой вытащить в кино Верочку, но говорить ему пришлось с Людмилой — тощей девицей, с худым, правильным и, возможно, поэтому непривлекательным лицом. Людмила была старшая, она работала, и комната принадлежала ей, а Верочка, которая училась в институте, обитала там на птичьих правах. Венька недолюбливал Людмилу и мысленно называл ее «шалевкой», побаивался за злой язык; она его тоже не очень жаловала, смотрела иногда с нескрываемым презрением и, когда они, бывало, с Верочкой шли гулять, громко говорила:

— Слышь ты, Венька! Чтоб она к десяти была дома!

Венька делал вид, что не слышит, а Верочка, эта смирная овечка, тонко блеяла:

— Хорошо, Людочка, хорошо…

И когда Венька приехал к сестрам и заговорил с Верочкой о кино, то Людмила, будто муха ее укусила, накинулась на него.

— Знаем мы эти кина! — выкрикнула она довольно зло. — Никуда она не пойдет! Добрые люди днем ходят, а ты заявился чуть что не ночью. Неделю тебя не было и… и на тебе! Явление! — Людмила передохнула, скривила губы и приторно-сладким голосом передразнила Веньку: — Пошли, Верочка, в кино. Какое там кино, к себе уведешь, благо, что квартира отдельная. А она приходит — глазищи синие, круги черные, и утром не добудишься.

Верочка, сидевшая в углу около телевизора, хотела возразить, открыла было рот, но Людмила махнула на нее рукой. Верочка все же промурлыкала что-то тихим голосом, но слова ее утонули: Людмила кричала на всю квартиру.

— Год шатаетесь, — отчитывала она Веньку, — а толку никакого. Надоело! Ты, Венька, парень не промах, закрутил девку… Решайте что-нибудь, а без пользы ходить нечего.

Людмила и Веньке не дала сказать ни слова, а Верочка уже не вмешивалась и сидела с таким видом, будто бы она здесь ни при чем, и только время от времени морщила свой лоб, становясь похожей на старуху. По ее виноватому взгляду Венька понял, что она доверила сестре то, что доверять не следовало. Ему стало тоскливо и подумалось, что на этой «тихоне» он никогда не женится. А Людмила все никак не могла остановиться: она раскраснелась от возмущения и собственных слов и стала вроде бы даже посимпатичнее. Стояла посреди комнаты, руки уперла в тощие бока и, глядя то на сестру, то на Веньку, прорабатывала, можно сказать, по-родственному:

— Вы не маленькие, за это время можно было на что-то и решиться. Скажи мне прямо, — она примолкла на секунду и внимательно поглядела на Веньку, — женишься или нет?