Летал с ним Венька года три.
Когда Венька впервые появился в экипаже, ему исполнилось двадцать шесть, и выглядел он еще моложе: худой, казавшийся от этого еще выше, лицо нежное, будто девичье, а главное, веселый.
— Приказом зачислен в ваш доблестный экипаж! — отрапортовал он шутливо. — Сказано было, чему-то научите.
Дед взглянул пристально, но промолчал.
— Научим, — твердо пообещал механик, и взгляд его говорил: «Учили и не таких!»
До этого работал Венька на поршневом самолете, а тут — реактивный — и скорость побольше, и приборы другие; да и соображать надо, как говорил Дед, пооборотистей. К тому же Веньке, как большинству молодых и зеленых пилотов, иногда хотелось выказать свое удальство: вот мы, мол, какие, тоже кое-что умеем. Правда, когда он умудрился снести колеса, попереживал за Деда, которому влепили выговор, стал серьезнее, но лихость нет-нет и проявлялась. Дед приметил, что Венька при заходе на посадку по приборам посматривал на землю и определил это одним словом: «Баловство!» Сказал так, что Венька понял раз и навсегда: в тумане-то не видно земли.
А Дед, показывая Веньке, как надо выравнивать машину, чтобы касание вышло мягким, едва ощутимым, или когда тормозил на полосе, то приговаривал:
— Помягче… Людей везем.
Венька старался, потому что в душе считал себя врожденным пилотом; ему хотелось летать так, как Дед, который, казалось, и не управлял самолетом, а только мягко держался за штурвал… Прошло не так много времени, и Дед доверил Веньке посадку в сложных условиях. Произошло это несколько неожиданно: взлетал Венька и садиться должен был он, потому что полеты они с Дедом делили поровну: если первый полет «крутил» Дед, то второй — Венька, и наоборот. И если твой полет, то в нем все твое: и руление, и взлет, и посадка. Вот летят они, а штурман принял погоду и докладывает: на аэродроме низкая облачность, видимость не особенно. Венька решил, что при таком повороте Дед будет садиться сам, подумал, подождал, но Дед, как всегда, молчит.
— Вы будете заходить? — не выдержав, спросил Венька. — Погода по минимуму.
Дед взглянул на него и равнодушно передернул плечами, потому что хотел сказать: «Если ты, Венька, не уверен, то придется мне».
Венька его понял: к тому времени он уже научился «языку» Деда.
— Я справлюсь! — сказал он и снова посмотрел на Деда.
Дед скупо улыбнулся и развел руками, говоря, что он и рад бы зайти при такой погоде, но полет этот принадлежит Веньке; повернулся к механику и спросил так, будто бы Веньки в кабине и не было:
— Справится?
— Запросто, — ответил механик и кивнул для большей убедительности. — С кем летает.
И Дед отвернулся к форточке, словно и вообще перестал интересоваться полетом. Но надо было знать Деда! Как всякий, кто больше слушает, чем говорит, он различал и монотонный свист турбин, уже по одному этому свисту зная, что двигатели работают нормально, и шум встречного потока, и дребезжание незакрепленной панели в переднем багажнике. По одному слову, сказанному штурманом или механиком, он мог без труда представить, что в данный момент происходит в пилотской. А если никто ничего не говорил? Да ведь эта тишина лучше всего успокаивала Деда: значит, все идет нормально… Вот! Механик брязнул жестяной обложкой бортового журнала, и Дед угадал, что он запишет техникам о входной двери, которая плохо закрывалась и на высоте сипела, и, конечно, заранее поставит посадку. «Стратег! — похвалил Дед мысленно механика. — Веньку успокаивает».
Надо сказать, что механик, под стать Деду, был молчаливым и серьезным; он редко улыбался и, если и говорил, то непременно поразмыслив — важно и значительно. На чепуху себя не тратил. А уж если начинал какое дело, то думал перед этим крепко. Был он невысоким, неприметным особенно, но глаза его цепко присматривались ко всему, что его окружало; щеки у механика были пухлые, а усы — пшеничные, густые, и Венька называл его «хомяк». Он и впрямь напоминал хомячка.
И вот механик, когда Венька аккуратно зашел на полосу и приземлился точно у посадочных знаков, сказал:
— Герой! — вопросительно поглядел на Деда и добавил: — Через год командиром? Самый молодой будет, а? Нам почет, ему — дорога?
Дед улыбнулся и повернулся к механику.
— Молодой! — ответил он, пожевал губами и все же заключил еще и словом: — Съедят!
Механик понимающе кивнул, а Венька, радуясь, что зашел хорошо, засмеялся, поглядел на «глухонемых» и коротко определил:
— Плевать!
Читать дальше