Наталья Горбаневская - Прильпе земли душа моя

Покрово́м или покро́вом,
плащаницей или кровом
кроешь бедный свой шалаш,
молотилкой или мялкой,
жаркой, шаткой, но не валкой,
тяжкий труд себе задашь,

как дают заданье на дом
припозднившимся наядам,
прикорнувшим у ручья,
как без толку, втихомолку
неуместную двустволку
разряжают сгоряча.

Что это
зашептало
на ветке через окно,
не посмело, не щебетало,
тем более не свистало,
что это – или кто?

Это весна, равноденствие,
это зима, зиме, зимы кончается срок,
и она выходит на волю, на дальний,
самый дальний восток,
и чем дальне́й, тем печальней.
А весна сбивается с ног,

смывает остатки сугробов,
вымывает останки гробов,
ибо час Воскресения пробил
в выходные отверстия белых лбов,

ибо Бог – это вправду любовь,
но себя ко всему приготовь.

Господи, услыши мя,
я тебе не лишняя.
– Слышу, доню.
Не прошу переменить
эту дёрганую нить,
мою долю.

Что захочешь – Сам подашь,
как подал мне карандаш
и тетрадку.
Господи, услыши мя,
чтоб не вышло из меня
беспорядку.

Кто там стучится в висок, но снаружи,
рушится мой герметический череп,
через растрещины глубже и глуше
грузный паром ударяется в берег
и удаляется снова и снова,
сном или явью, явью ли, снами,
с нами отходит от брега родного
прямо на дно, под зеленое знамя.

Знаешь ли, знаем ли, знаю ли, кто там
кодом выстукивал в кости височной
точный маршрут к недоступным высотам,
сотовым медом текущим, к заочной
ставке и с летом, и с веком, и к рекам
млеком бегущим, и травам подводным,
смертным грехам и прощенным огрехам,
к точке, где станешь навеки свободным.

Эти волны, эти сопки,
эти шарки по паркету,
эти слёзы, эти сопли,
то ли хохот, то ли вопли,
– но за чистую монету

принимаю их, доверясь
тем, кто слаб, как я, и грешен,
ибо Тот, Кто Царь и Ферязь,
в Ком жива я, не озверясь,
этой малостью утешен.

В эту синь
в эти во́лнины
кинь свой взор
неозлобленный
слушай звон
в небе словленный
– Сей есть Сын
Мой возлюбленный

Зверю – зверево.
Вязу – вязь.
На вросшее дерево
перекрестясь,

выходишь, кемаришь,
закуриваешь
и марево-хмарево-
хмурево ешь.

На Крещенье-Богоявленье
брызжет веник молодой,
и серебряное ангелье
льется пенье над водой.

Льется пение над пролубью,
льет свячёная вода,
и гуляют голубь с голубью
по-над ломкой кромкой льда.

Новый год.
Вдоль по улице идет
по мордам подобный урке
малый с надписью на куртке
«Hand of God».

Ни снежка
не просыпала Рука
из глухой зависшей тучки,
Он глядит на наши штучки
свысока.

И Ирода-царя,
и – и Иродиады
запнешься, говоря
и имена, и даты,
и Иоанн главой
Предтеча лёг на блюдо,
и не было у люда
– никто не поднял вой —
ни гнева, ни досады,
и римские солдаты
замучили шутя
вифлеемское Дитя.

струна моя туга
туга моя светла
иго мое благо
и тяжко мое легко
ни друга ни врага
ни свея ни варяга
ни проса и ни саго
ни спроса – ничего

но подыми чело
пропой строку «Варяга»
«наверх вы… по местам»
и услышишь где-то там
отзовется далеко:
стрела моя туга
как трамвайная дуга

Разверзается занавес,
а за ним – посмотри:
заняли́сь или за́нялись
три полоски зари.

Раз-два-три – Осветителя
торжество и триумф.
Почитатели, чтите ли
этот ум, этот дух,

это ух, это ох,
это ах несказа́нное,
это чудо незваное,
этот переполох

перед алыми пятнами
подступающих дней,
чем понятней – невнятнее,
чем темней – тем ясней.

Экзамены… Испытания…
Всю жизнь…
Всю зиму до снеготаянья
продержись.