Наталья Горбаневская - Прильпе земли душа моя

Мне цыганки на вокзалах
так хотели погадать,
отцепилась, отвязалась,
верю только в благодать.

И куда меня ни кинет
обстоятельств маета,
знаю, знаю: не покинет
та единственная, та,

что, за шиворот рукою
ухвативши, поведет
прямо к воле и покою
из отомкнутых ворот.

Первая-то рифма каждому слышна,
а вторая – «плоть-душ»,
Господи, прости меня, так ли я смешна,
дуя все в ту же да ту ж

дудку двуединую, душ плоть
выманивая на свет?
Дай мне в огороде лебеду полоть
с тою, чей восход воспет.

Это волшебство, колдовство, волхвование…
– но да будет, верую, воля Твоя,
чтоб Тебя хвалило всякое дыхание,
а не только подобное пенью соловья,
а и мое грешное, частое, короткое,
Бог весть что бормочущее хриплою глоткою.

Как долго всё, как жизнь долга,
как тяжкий взгляд из-подо лба
тупой, но жалящий.
Как мы живем? Чего жуем?
Обугливаемся живьем,
как на пожарище.

На пепелище слов и снов
трухою рухнувших основ
наполнив горсточки…
Но вдруг, хоть изредка, нет-нет,
внезапный свет, просвет, рассвет.
Спасибо, Господи.

На зарайской на картофельной гряде
потрудись, как в райском вертограде,
как не трудятся нигде уже, но где
не впустую просят Бога ради.

Виноградарь, виночерпий, вертопрах,
потрудись, как сиживал когда-то
вскоре надолго забытый старый Бах
над кантатой стопятидесятой.

Выкопай, приподыми и обтруси
с тех туберкулезных клубней глину,
во раю ли, в огороде, на Руси
– сказано: «Трудись, и не покину».

Феословы, богознатцы
– и как там еще их звать —
редко пробуют дозваться,
всё пытаются дознать,
тянут Бога на дознанье:
«Ты в каком гражданском званье —
чернь, серёдка али знать?»

Перезвон от многозваных
испаряется в зенит,
словно дух цветов завялых,
словно взор пустых зениц,
мы же, смирные созданья,
нам в заулках мирозданья
только благовест звонит.

…да-да, ударенный под дых,
упавший в мягкий мох,
едва-едва собравший дух,
чтоб Бог ему помог

опять защелкать, засвистать,
вспорхнуть на тот же сук,
но, Боже, как суха гортань,
и звук не слышен вслух…

Вот взошли звезда и Солнце
над холмами Галилеи,
и увяли баснотворцы,
слова в горле не имея.

Ослепясь от Слова-Света,
Слова Нового Завета,
с горестным безгласным вздохом
увядоша, увядохом.

Невзгоды и взгоды
как сбивчивый топот коней.
Все лучшие годы
и худшие годы
имеют конец.

Конец непогоды
и всякой погоды конец.
Ржавеют заводы
и водопроводы,
и мчится гонец.

«Хорошие вести!
Ты знаешь, что там тебя ждут?
До райских предместий
не месяцев двести,
а двести минут».

«…а пух и перья, как в погром…»
Пока не грянет Божий гром,
мужик не перекрестится.
Красуйся, всякий град, и стой
над той последнею чертой,
над топью блат и тьмой лесов,
над бездною, взлететь готов,
болтая околесицу.

Кто там ходит под конвоем
«в белом венчике из роз»?
Глуховатым вьюга воем
отвечает на вопрос.

Иней, розами промерзлый,
колет тернием чело.
Ветер крутится промозглый,
не вещает ничего.

А в соседней зоне Дева
не смыкает слезных век.
Шаг ли вправо, шаг ли влево —
всё считается побег.

В тихом небе ходит Веспер
– наваждение…
А конвой стреляет без пре-
дупреждения.

Тот Кто дал свободу грешить и Его же злоречить
ни в какую погоду нас одних не оставит
не раскидывай кости решить чет или нечет
отрешись от злости хоть на час коль не можешь славить