Наталья Горбаневская - Прильпе земли душа моя

В небе августа звездотечь,
звездочет не сочтет ничего,
ибо звезды заводят речь
про Создателя и существо,

про Творца и смиренную тварь,
про Отца и блудных детей…
Но листается календарь,
и приходит декабрь и январь,
и одна звезда – навсегда,
и спасает нас от сетей.

Между Крещеньем и Сретеньем
– не на Рождество —
в городе, стужею метенном,
сыщешь ли его,

и до того уж не рыжего,
прямо как отец.
Выжило, живо, не выжжено
что? А леденец,

с крыши прозвякавший засветло
в пригоршню твою.
Небо сполохами расцвело.
С Ним ли он? В раю?

Чего он ищет
как Иов на гноище?
Чего бежит,
как Вечный Жид?

Как вечный пахарь,
не знает он и страха ль
штормов и бурь?
Звезда во лбу ль

путь озаряет,
а страхи разоряет?
Беги ж, поколь
не посеешь покой.

Итак, я выбираю риск
глядеть в палящий солнца диск.

Итак, я выбираю честь
эту пылающую жесть

себе на крышу натянуть,
огонь, как пыль, с нее стряхнуть

и лечь под неостывший кров
в полночь на среду, под Покров.

Кто я? Что я? Где я?
И какая мне идея
присветила на земле,
в этом долгом корабле,
не дошедшем до конечной,

знаю: чаю жизни вечной,
но пока не невиди́м
этой жизни чад и дым,
вот чем душу выручаю:
встретить то, чего не чаю.

– Не видать, не видать,
право слово, не видать.
– Аль не видишь? С неба едет.
Ух какая благодать!

Здравствуй, миленький водитель,
пассажиры, добрый день!
Как леталось в чистом небе?
– Ух какая дребедень!

Дребедень да драбадан,
ерундистика!
– Отчего же ерунда?
Это ж мистика!

Это ж мы с тобой дождались
88-го,
и взмывает в небо снова,
вот честное слово!

Выцвести
как выцветает от солнца косынка
Вытрясти
как вытрясают в окно половик
Вымолить
дом из картонки и крышу из цинка
Выманить
черные буковки на беловик

С проседи
вымахни пух и репейник и перья
Простыни
выстирай выглади и постели
Господи
о междометье меж сенью и дверью
Просто ли
туфельки выменять на постолы

Замысел, помысл и смысл,
поросль окученных числ,
в небо ли, в землю засеяна
отрасль ростка Иесеева.

Взлет голубиц и голубок
свод голуби́т и голу́бит,
всходит, доселе не видана,
отрасль от корня Давидова.

Изыдите, бесы уныния,
и духи гордыни – истайте.
Вчера, и вовеки, и ныне я
рисую мелком на асфальте.

Оставьте меня и рисованный
мелками корявый пейзаж
и дом без замка и засова – и
(гроши по карманам рассованы)
ни вздоха, о друг мой, ни слова, ни
сомненья: «…и дом этот наш».

Ты – это Сущий —
имя Господне,
славу и Царство,
Царство и славу…
Хлеб наш насущный
дай нам сегодня,
а не богатство
и не державу.

И упаси нас
от нашего беса,
а уж от мора
или от глада —
если посильно,
стань как завеса
всякого бора,
всякого града.

Что же, Боже? Да всё то же —
суесловье, суета.
Мы с Тобой едва похожи,
Ты-то Тот, а я не та.

Тенью образа-подобья
я слоняюсь и топчусь,
совершаю неподобья,
на ошибках не учусь.

Но, учуяв дух прощенья,
веющий, где захотел, —
хоть бы тенью, хоть бы щелью
ускользнуть за свой предел.

Войдите, не выйдите,
сделайте шаг.
Вкусите и видите,
как Господь благ.

И не он сотворил ГУЛАГ,
а ХХ век
и человек,
а значит, и я и ты.

Там, где птицы едят из рук,
и воро́ны, и во́роны тоже,
где цветут и укроп, и урюк,
где и вправду на розы похожи
наши рожи, где отзвук и звук
одновре́менны и на крюк
мы повесим кули и рогожи,
– там и встретимся…